Звучит повсюду голос мой - [152]

Сейчас приют мой - небеса, но я, душа, не одинок,

Семья предшественников есть и есть призванье у меня.

Я в этом мире одинок, и, кроме горя по тебе,

Нет ни защитника, ни друга при расставанье у меня.

Пусть жизни караван прошел, душа, напрасно не кричи,

Пусть колокол судьбы - стихи - звенит в гортани у меня.

Звучит повсюду голос мой, и с ним, Сеид, я не умру,

Пусть в нем бессмертье обрету - одно желанье у меня.

Сеид Азим внезапно успокоился, он понял, что смерть его не пугает: "Нет, напрасно усердствуют те, кто угрожает мне смертью. Я не одинок: у меня были предшественники, есть и последователи. Жизнь не прекратится. Были и до меня поэты, будут и после меня. Не будет в живых меня, а мои газели будут звучать, люди не забудут имя Сеида. Но главное не в этом... Главное сейчас то, что я успею написать еще, вот это страшит моих врагов больше всего... Нельзя терять время, нельзя закрывать глаза на дурные дела... Алышей и "закрытых" пугают не газели. Только злая сатира способна заклеймить их!"

Когда Минасолтан вышла во двор для совершения ночного намаза, она увидела в комнате сына свет:

- Детка, ты еще не спишь? Да буду я жертвой твоего предка. Ты не устал разве?

- Я сейчас ложусь, мама, не беспокойся...

- Побереги себя, детка, силы уже не те...

- Да, вспомнил, мама, когда утром встанешь к намазу, скажи Ширину, пусть приготовит коня...

- Куда ты собираешься, детка? К добру ли...

- В Агамаммедли, мама...

- Зачем? И почему сейчас? Да будет мама твоей жертвой, детка!

Взяв материнские руки в свои, он ласково взглянул в лицо Минасолтан и понизил голос до шепота, чтобы Джейран в соседней комнате не услышала, что ее муж остался совсем без денег...

- Мама, Керим-бек из Агамаммедли обещал мне зерно и корову... Прошло много времени с тех пор; наверно, он забыл о своем обещании. А у нас зерна почти не осталось. Не хотелось ему напоминать, но сейчас другого выхода нет. Если я постесняюсь, может, он не постесняется, а если я не постесняюсь, съезжу, может быть, при личном свидании он и вспомнит о своем обещании. Тогда у детей и молоко и хлеб будет... Впереди зима, не поеду сейчас, в сухую осень, - похолодает, совсем не смогу из дома выбраться. Пока дорога хорошая...

- Да, детка, тогда совсем не сможешь поехать...

- Не волнуйся, мама.

- Аллах милостив, детка!.. Может быть, переждать немного?... Не спешить в путь?... С одной стороны завяжешь, с другой развяжется... Аллах милостив!

Губы поэта скривила ироническая улыбка: "Да, да, конечно, а как же? Аллах милостив! Аллах милостив! Но он так высоко и далеко, что часто его милость запаздывает... Аллах милостив... Аллах милостив..." Внезапно часто употребляемые матерью и всеми окружающими людьми слова стали отдаваться в нем ударами сердца, в такт с ним складывались стихи, он речитативом начал читать остолбеневшей матери:

Да, мама, милостив аллах!

А как же, милостив, конечно!

О, как он милостив, аллах!

Одно и то ж, одно и то ж!..

Минасолтан сначала ничего не могла понять, но потом, решив, что сын полон серьезных намерений и вовсе не собирается шутить, стала повторять за ним: "Аллах милостив!"

- Мама! Ты не волнуйся, на обратном пути из Агамаммедли я хочу заехать в Гаравелли. Приятным закрою неприятное: Гейбат из Гаравелли пригласил меня на свадьбу сына.

- Пусть аллах принесет счастья молодым!

- Я обязательно передам им твое пожелание, мама...

Минасолтан глубоко вздохнула и погладила сына по сутулой спине:

- Ну что же, детка, поезжай! Пусть аллах принесет удачу твоей поездке...

- Пусть лучше Керим-бек принесет ее мне, мама!

Минасолтан не поддержала шутку сына, она, как и Джейран, молила аллаха ежечасно за него и малышей...

- Уповай на аллаха, сынок, мы все в его власти... Пусть аллах вселит в сердце Керим-бека благую мысль вспомнить о семье его верного слуги, Сеида Азима, что тогда останется делать Керим-беку?

Она снова погладила согнутую спину, и будто какая-то сила перетекла от нее к сыну, так велика была ее любовь и преданность. Поэт собрал свой пенал, на рассвете он должен покинуть дом. Необходимо хоть немного поспать...

А Минасолтан не могла уснуть, в тревоге и беспокойстве уста ее шептали:

- Аллах всемогущий! Дай моему сыну удачи, облегчи его путь, помоги в делах! Не дай ему опозориться перед женой и детьми своим безденежьем, своим неумением принести в дом хлеб. Что делать? Ты сам создал его таким. О всемогущий! Всели праведные мысли в голову Керим-бека и доброту в его сердце, чтобы мой сын не вернулся домой с пустыми руками, чувствуя себя виноватым перед семьей.

Чуть свет она была уже на ногах, а когда поэт проснулся, во дворе его ждал конь, которого Ширин Абдулла накрыл попоной и привязал к воротам.

Он выезжал из дома, когда в конце улицы послышался голос Сироты Гусейна, который уже с лотком на голове шел к Базару.

Мать плеснула водой на дорогу из чаши, как это делают в каждой мусульманской семье, когда кто-нибудь из дома уходит, уезжает в путь. Поэт взглядом попрощался с Джейран, он бы с удовольствием поцеловал ее нежное лицо, но традиции не позволяли сделать ему это при матери. В сердце закралась печаль, когда он перевел взор на Минасолтан: