Звонок после полуночи - [10]

— Это моя униформа, — как-то сказала она. — А я — солдат, который сражается с улитками и жуками.

Старик вспомнил, как гремели садовые ножницы в ведре, когда его жена спускалась по лестнице их бывшего дома. Дома, который он оставил в прошлом.

«Нинке, моя дорогая Нинке, — подумал старик, — как же я по тебе скучаю».

— Сегодня холодно, — сказал кто-то на голландском.

Старик повернулся и увидел молодого человека со светлыми волосами, который шел к нему через розовые кусты.

— Кронен, — обрадовался старик, — наконец-то.

— Прошу прощения, менеер[2]. — Кронен снял солнцезащитные очки и посмотрел на небо. — Я пришел на день позже, но от меня ничего не зависело.

Как обычно, Кронен избегал смотреть старику в лицо. После той аварии на его лицо все старались не смотреть, и это очень раздражало старика. Уже пять лет никто не смотрел ему прямо в глаза, уже пять лет люди не могли взглянуть на его лицо без содрогания. Даже Кронен, которого старик считал чуть ли не сыном, обычно отводил глаза в сторону. Молодые люди поколения Кронена слишком носятся с соблюдением приличий.

— Значит, в Басре все прошло хорошо? — спросил старик.

— Да. Я уже поговорил с поставщиком.

Они прошли по тропинке от розовых кустов до пруда. Из-за холодного воздуха у старика разболелось горло и вырвался сиплый сухой кашель. Он поплотнее закутался в свой шарф.

— У меня для тебя новое задание, — сказал он. — Касательно одной женщины.

Кронен остановился, в его глазах появился интерес. На солнце его волосы казались почти белыми.

— Кто она?

— Ее имя Сара Фонтейн. Это жена Джеффри Фонтейна. Посмотрим, куда она тебя приведет.

— Я не понимаю, сэр, — нахмурился Кронен. — Мне сказали, Фонтейн мертв.

— Как бы то ни было, проследи за ней. Согласно американскому источнику, у нее скромная квартирка в Джорджтауне. Ей тридцать два года, работает микробиологом. Скорее всего, она никак не связана с разведкой, но точно сказать нельзя.

— Могу я связаться с нашим источником?

— Нет. Его положение слишком… деликатное.

Кронен кивнул, тут же отказавшись от своей идеи. Он достаточно долго работал со стариком и знал, как проворачиваются подобные дела. У каждого своя территория, свое место. Никогда не пытайся нарушить границы. Даже Кронен, хотя старик ему и доверял, знал не обо всем. Все знал только старик.

Они шли по берегу пруда. Старик достал из кармана пальто хлеб, который принес из дома. Он бросил пригоршню крошек в воду и стал наблюдать, как они набухают. В камышах заплескались утки. Когда Нинке была жива, она каждое утро отправлялась в парк, чтобы скормить уткам свой тост, оставшийся от завтрака. Ее беспокоило, что тем птицам, что слабее, трудно добывать себе пищу.

— Гляди, Франс! — говорила она. — Они стали такими толстыми! Не зря я кормила их тостами!

И вот теперь он здесь, кормит уток, до которых ему нет никакого дела. У него есть только воспоминание о том, что Нинке их любила. Старик бережно сложил обертку от хлеба и сунул в карман. У него возникла мысль о том, как это грустно и жалко — хранить старую обертку. Для чего?

Поверхность пруда стала мрачно-серой.

«Куда делось солнце?» — подумал старик и, не глядя на Кронена, произнес:

— Мне нужна информация об этой женщине. Отправляйся скорее.

— Конечно.

— Будь осторожен в Вашингтоне. Я так понимаю, там сильно возросла преступность.

Кронен рассмеялся и, уходя, сказал:

— До свидания, менеер.

— До скорого, — кивнул старик.

В лаборатории, где работала Сара, было безупречно чисто. Микроскопы блестели, рабочие столы и раковины постоянно дезинфицировали, инкубационные камеры протирали два раза в день. Работа Сары включала строгий контроль дезинфекции. Она любила чистоту. Но когда Сара села за стол и принялась перебирать стопку предметных стекол для микроскопа, ей в голову пришла мысль, что стерильность этого помещения каким-то образом распространилась и на всю ее жизнь.

Сара сняла очки и закрыла уставшие глаза. Куда ни посмотри, везде сияющая чистота. Лампы светили слишком ярко. В лаборатории не было окон, поэтому солнечный свет сюда не проникал. Сара не могла бы определить, что там снаружи, полдень или полночь. И еще тишину лаборатории не нарушало ничего, кроме шума холодильных камер.

Сара снова надела очки и положила предметные стекла в коробку. Из вестибюля послышался стук каблуков. Открылась дверь.

— Сара? Что ты здесь делаешь?

Сара повернулась к своей подруге, Эбби Хикс.

В своем лабораторном халате пятьдесят четвертого размера Эбби почти полностью закрыла собой дверной проем.

— Я всего лишь наверстываю упущенное, — ответила Сара. — Столько работы накопилось, пока меня не было…

— О, Сара, ради бога! За пару недель в лаборатории справятся и без тебя. Уже восемь часов. Я проверю культуры клеток. Иди домой.

Сара закрыла коробку с предметными стеклами.

— Не уверена, что хочу возвращаться домой, — прошептала она. — Там слишком тихо. Пожалуй, я бы лучше осталась здесь.

— Да разве тут лучше? Тихо, как в моги… — Эбби закусила губу и покраснела. Даже в свои пятьдесят пять Эбби порой краснела, как школьница. — Неудачное сравнение, — пробормотала она.

— Все нормально, — улыбнулась Сара.