Звонкий ветер странствий - [104]

Он с огромным трудом поднялся на ватные ноги, неверными шагами, спотыкаясь через каждые три метра, добрёл до нужной палатки, распахнул полог, оторвав при этом пару деревянных застёжек, дошагал до спального места, упал – как подкошенный – и тут же, громко захрапев, погрузился в сладкую и предательскую пелену сна…

Проснулся Егор от чёткого и неприятного ощущения, что он – весь, целиком и полностью – затёк. Да-да, именно так! Очень сильно затекли руки, ноги, всё туловище, и – даже – голова…

Старенькой скрипкой в голове противно запиликало чувство опасности, а внутренний голос подробно доложил об ощущениях:

«Пахнет сырой парусиновой тканью. Следовательно, братец, ты находишься в собственной палатке. На этом хорошие новости, извини, и заканчиваются… Твои ноги, очень похоже, крепко привязаны к колышкам, глубоко вбитым в землю. Руки заведены за спину и привязаны к деревянному толстому столбу. Один широкий кожаный ремень проходит через грудь, другой надёжно фиксирует голову – к тому же самому столбу. На глазах…, э-э-э, что-то весьма похожее на элементарный медицинский пластырь… Кляпа во рту нет, уже хорошо… В правом углу палатки, судя по ощущениям, горит масляный фонарь. Значит, уже глубокая ночь… Там кто-то есть! Слышишь, братец, какие-то щелчки и недовольные вздохи? Ага, точно, есть…».

Некто неизвестный – в правом углу – негромко и непочтительно отпустил парочку достаточно солёных английских фраз.

«Парочку солёных фраз – на английском языке двадцать первого века! Даже, с использованием молодёжного специфичного сленга! – уточнил тут же запаниковавший внутренний голос. – «Что это может означать, а? А голосок-то – определённо – знакомый! Вот, оно даже как, блин чилийский, переперчённый…».

Вежливо попросив внутренний голос ненадолго заткнуться, Егор демонстративно откашлялся и непринуждённо высказал маленькую просьбу:

– Милая Наоми-сан, а зачем нужен этот дурацкий пластырь – на моих глазах? Я же ими не умею кусаться… Я бы понял, если бы вы мне заклеили рот, предварительно выбив половину зубов… Может быть, снимите? В плане – невинного одолжения…

– Ха-ха-ха! Какая смешная и актуальная шутка! Прямо – полный отпад! – тут же откликнулся звонкий и чуть насмешливый голосок. – Вы, уважаемый Егор Петрович Леонов, и в восемнадцатом веке не растеряли искромётного чувства юмора. Браво! Примите мои искренние поздравления, коллега!

Ну, что же, всё стало ясно. Вернее, ясно – только в глобальном плане, так сказать. А, вот, детали… Их только ещё предстояло прояснить.

Лёгкие, почти невесомые шаги, неприятные ощущения, причинённые резко отрываемым пластырем. Ладно, посмотрим – что к чему…

Егор осторожно приоткрыл глаза, старательно проморгался, привыкая к тусклому серо-желтоватому свету, царившему в палатке. Действительно, в её правом углу – на толстом деревянном чурбаке – стоял ярко-горевший масляный фонарь. Рядом с первым чурбаком располагался второй, на котором лежала приоткрытая кожаная сумка.

Наоми, проследив за его взглядом, ехидно и понятливо усмехнулась:

– Я, ведь, давно уже заметила, Егор Петрович, как вы поглядывали на мою заветную сумочку. Наверное, интересовались её содержимым? И правильно, что интересовались! А, что же, не проверили-то? Чего, уж, проще – скрутить меня, да и посмотреть. Хотя, может быть, скрутить – и не получилось бы… Но, согласитесь, можно было – если всякие сомнения и опасения настойчиво одолевали – и по голове мне предварительно вмазать чем-нибудь тяжёлым.… Да, опростоволосились вы, мон шер, дрозда дали… Непрофессионально это! Расслабились, разнюнились… Любовь-морковь, видимо, во всём виновата. Плохо она влияет на рыцарей плаща и кинжала, да и на телохранителей военных…

– А за что ты, мерзавка, убила Илью Солева? Что со всеми остальными? Надеюсь, что мои дети и жена живы? – хмуро поинтересовался Егор, внимательно и откровенно недобро рассматривая японку.

Нет, внешне она почти не изменилась – милое бледное личико, высокая и замысловатая причёска, Санькино нарядное платье, Гертрудина меховая накидка. Только, вот, на кисти правой руку обнаружились кварцевые электронные часы, да и глаза… Холодные и проницательные глаза уверенного в себе профессионала, не обременённого глупыми сантиментами…

Наоми, чуть передёрнув плечами, криво усмехнулась:

– Живы все, живы! Просто крепко спят. Что я – хищница какая? Опять же, существует чёткое задание, незыблемые инструкции… Солев? За то и убила дурачка симпатичного, что сунул Ильюша длинный нос – куда и не надо было. А, именно, в мою заветную сумку. А там – это самое! – вытянула вперёд левую руку, резко разжала маленький кулачок…

«Ох, ты, ёлы-палы!», – восхищённо присвистнул внутренний голос. – «Кажется, опять начинаются старые песни…».

На узкой девичьей ладони лежал обыкновенный медицинский шприц, наполненный красно-бурой жидкостью. Точно такой же – в далёком 2009-ом году – находился в руках у противного и мерзкого Томаса Самуиловича – в тот памятный день, когда Егора отправляли в Прошлое.

– Какая замечательная ночь! – томно вздохнула Наоми, бесконечно довольная произведённым эффектом. – Операция, похоже, завершена. До полуночи осталось, – мельком глянула на электронные часики, – десять минут, пятнадцать секунд.… Кстати, дорогой мой Егор Петрович, сейчас над благословенными чилийскими горами и льяносами идёт тихий дождик, практически – байу – сливовый дождь…