Звезды в волосах - [54]

— Я велела груму отдать письмо, как только в доме кто-нибудь проснется, — сказала императрица.

— Да, мадам. Он так и сделал, но слуги в замке не поняли, что это срочное послание, и ждали, пока Мария не спустилась вниз за завтраком, только тогда они сообщили ей, что приехал посыльный.

— Понятно. Ну, теперь все равно. Вы уже здесь, — сказала императрица. — Как прошел визит?

Графиня не смогла сразу ответить из-за приступа кашля. Когда она вновь обрела способность говорить, то пробормотала:

— Прошу прощения, мадам. У меня, наверное, инфлюэнца.

— Я вижу, — ответила императрица. — И у меня нет ни малейшего желания подхватить ее от вас. Ступайте к себе в комнату, графиня. Ложитесь в постель, а мы пошлем за доктором. Вы явно нездоровы.

— Да, я действительно неважно себя чувствую, мадам, — подтвердила графиня и принялась снова кашлять.

— Ступайте! Ступайте! — властно приказала императрица, — Гизела может ответить на все мои вопросы.

Графиня сделала реверанс и вышла из комнаты. Когда за ней закрылась дверь, императрица обратилась к Гизеле. Голос ее звучал сурово:

— Итак, Гизела, я жду.

— Вы… хотите услышать о визите, мадам?

— Я уже сказала это.

Гизела замялась на мгновение, а затем, заикаясь от волнения, заговорила:

— Все было… не так… как вы… предполагали, мадам. Лорд… Лорд Куэнби… вовсе не старик.

— Я уже знаю об этом, — сказала императрица. — Но раз так вышло, почему вы тут же не вернулись обратно?

— Я не знала, что делать, — сказала Гизела.

— Разве графиня не подумала, что это для вас самый лучший выход?

— Графине нездоровилось, мадам. Она удалилась к себе в комнату, как только мы приехали. И не только из-за простуды, которая, как вы сами убедились, очень сильно донимает ее, у нее была, кроме того, лихорадка.

— Так значит, ты и лорд Куэнби остались вдвоем, — заключила императрица.

Ее слова прозвучали как обвинение, и Гизела только и смогла, что пробормотать с несчастным видом:

— Да.

— Какая нелепая путаница! — воскликнула императрица. — Конечно, я никакого понятия не имела и даже не подозревала ни в малейшей степени, что может случиться такое. Было бы несправедливо укорять тебя. Твоей вины, дитя, здесь нет. Это я поступила опрометчиво. Мне ни за что не следовало соглашаться на такой сумасшедший план. Но он показался мне довольно простым и безобидным. Так что же случилось?

— Когда мы прибыли, — принялась рассказывать Гизела, — мы обнаружили, что лорд Куэнби, как я уже говорила, молод. Его отец скончался перед самым Рождеством. Когда он узнал, что предстоит визит вашего величества, он решил ничего не менять и все оставить точно так, как было задумано.

— Неслыханная дерзость с его стороны! — воскликнула императрица. — Как он смел не поставить меня в известность, что унаследовал титул и что именно он, а не его отец, будет меня принимать? Он объяснил, почему так поступил?

— Да, мадам.

— И какова причина?

Гизела запнулась, но потом, решив, что ей ничего не остается, как сказать правду, пролепетала:

— У лорда Куэнби… был большой друг… Его звали… граф Имре Ханяди.

Внезапно наступила тишина — такая многозначительная, что Гизела, не смея поднять глаз на императрицу, уставилась в пол. Наконец, спустя какое-то время, императрица проговорила совершенно изменившимся голосом:

— Имре! Он знал Имре?

— Да, мадам.

— Так что он сказал об Имре?

— Он хотел знать, где сейчас граф, что с ним произошло.

Снова нависла долгая тишина.

— Имре умер, — в конце концов шепотом произнесла императрица.

Гизела промолчала. Через минуту императрица, как будто позабыв, что рядом кто-то есть, сказала:

— Умер! По крайней мере, я молюсь об этом.

Она взглянула на Гизелу потемневшими от боли глазами.

— Он не может быть жив после стольких лет, и все же иногда ко мне приходит надежда, что бог услышит мои молитвы…

— Нет никакой надежды, мадам? — спросила Гизела, тронутая до глубины души страданием на прекрасном лице.

Императрица глубоко вздохнула и чуть не расплакалась.

— Нет, глупо с моей стороны даже думать об этом.

Он мертв… должен быть мертв… если бы мне только удостовериться…

— А вы не можете разузнать? — спросила Гизела.

— У кого? — Императрица откинула голову. — Кто станет говорить со мной о человеке, который любил меня и которого увезли, заточили в тюрьму и, возможно, пытали из-за этой любви?

— Я не могу понять, — прошептала Гизела.

— И не пытайся, моя маленькая Гизела, — сказала императрица. — Ты слишком молода, слишком наивна, чтобы понять такое. Только когда ты полюбишь сама, ты поймешь, что не дает мне спать по ночам и разрывает мне сердце надвое.

Голос ее дрогнул, но, взяв себя в руки с огромным усилием, она заговорила спокойно:

— Лорд Куэнби заговорил об этом в первый же вечер?

— Да, мадам.

— Почему ты тогда не вернулась на следующий день? Почему ты не приказала немедленно собирать вещи? Он наверняка что-то заподозрил; он должен был догадаться, потому что ты ничего не знала ни об Имре, ни о ком-либо другом. Одно дело попытаться обмануть старика, ослепшего и глухого, который только и хочет, что говорить о прошлом, и совсем другое стараться провести его сына. О, Господи! Что мне теперь делать?

Гизела набрала в легкие воздуха.