Звезды против свастики. Часть 1 - [13]

– А он что, план операции лишь просмотрел, до того, как визу поставил? – спросил Бур.

– Да нет, – ответил Судоплатов. – Изучил досконально. Только фамилии исполнителей там не указаны.

Не знаю, догадался ли ты, дорогой читатель, что речь в разговоре двух матёрых диверсантов шла о сыне Николая Ежова, Николае Ежове-младшем?

* * *

Гитлер был доволен. Старушка Европа в лице Франции и Англии в отместку за Польшу объявила ему таки войну. Но если это и война, то довольно странная. На западных рубежах Германии по-прежнему относительно спокойно. Разве можно считать серьёзными боевыми действиями ленивые перестрелки без применения тяжёлого вооружения? А ведь он так и говорил этим слабоумным старикам в Генштабе. Именно такой ход событий его гений и предвидел! Никто не станет всерьёз нападать на Германию, и тем более не посмеет бомбить немецких городов! Чего не скажешь о городах польских. Правда, от ковровых бомбардировок густонаселённых кварталов пришлось отказаться на третий день вторжения. Этого потребовала Москва, как одно из условий своего невмешательства в конфликт. Пришлось согласиться. Чёртовы азиаты слишком сильны. Германия пока не может себе позволить воевать ещё и с ними. Впрочем, бомбить города и так бы никто не стал. Зачем сбрасывать бомбы на головы солдат вермахта, которые проходят победным маршем по улицам большинства из этих городов? Все немногочисленные очаги сопротивления блокированы и скоро будут ликвидированы. Это теперь забота СС, а армия готовится к решающему наступлению на узкую полоску польской земли вблизи от союзной границы. Только что он подписал карты Манштейну, и тот спешно отбыл в войска.

Гитлер посмотрел в окно. В осеннем небе ярко светило солнце, и почти не было облаков. Денёк задался!

* * *

Скорцени со скуки зашёл поболтать с Мостяцким. Президент жестоко насилуемой страны вынужден наблюдать за происходящим, находясь под домашним арестом. Он продолжал жить в тех же апартаментах, но был полностью лишён общения с близкими людьми. Исключение сделали для немногочисленной польской прислуги, которой разрешили продолжать прислуживать своему хозяину, однако строго-настрого предупредили о запрете под страхом смертной казни любых разговоров с Мостяцким. Эсэсовская охрана также игнорировала Мостяцкого, но совершенно по иной причине: парням в чёрной униформе это просто неинтересно – всем, за исключением Скорцени. Он таким образом развлекался.

Одной из форм издевательства над полонённым президентом было отсутствие информационной блокады. Мостяцкому регулярно доставляли свежую прессу, даже польскую, ту, которая ещё выходила, и которую удавалось достать. Также Мостяцкому не возбранялось слушать радио: всё равно ничего хорошего для себя он оттуда услышать не мог.

Справедливости ради надо сказать, что Скорцени, доставая Мостяцкого разговорами, не только развлекался, но и работал. В его задачу входило окончательно психологически сломить Мостяцкого, чтобы тот, когда придёт время, сделал то, что от него потребуют. А потребовать от него хотели ни много ни мало – на блюдечке с голубой каёмочкой преподнести Польшу Гитлеру, когда тот прибудет в Варшаву. Потому его и не отрешали от власти, и не требовали подписать акт о капитуляции. Собственно, капитуляция польской армии немцам не нужна. Генералы вермахта с охотой отрабатывали на слабом противнике различные методы ведения войны.

Сегодня, войдя в кабинет, Скорцени застал Мостяцкого стоящим у окна. Президент прислушивался к отзвукам отдалённой перестрелки.

– Это в Праге, – охотно пояснил Скорцени. – Группа поляков засела в здании, имеющем удивительно толстые стены. Никак не можем их оттуда выковырять. Не подскажете, что там было раньше?

Мостяцкий по обыкновению не ответил, он вообще редко отвечал Скорцени, впрочем, того это нисколько не смущало. Президент отошёл от окна и тяжело опустился в кресло. Скорцени без церемоний занял соседнее.

– Так подскажете или нет? – спросил он ещё раз, потом махнул рукой: – Впрочем, неважно. Важно, что завтра там не будет ничего: ни здания, ни его защитников. К вечеру подвезут тяжёлую артиллерию, и тогда…

Болезненная гримаса, исказившая лицо Мостяцкого, вызвала у Скорцени улыбку.

– Знаете, – доверительно наклонился он к президенту, – мы бы сровняли этот дом с землёй ещё вчера, если бы применили авиацию. Но наши русские друзья попросили фюрера ограничить бомбардировки польских городов. Судите сами, разве могли мы отказать в столь незначительной просьбе нашим главным торговым партнёрам?

* * *

Полученный из Берлина приказ Скорцени не нравился, а уж доставивший его мальчишка-унтерштурмфюрер просто бесил. Лощёный выскочка то и дело демонстративно поглядывал на стоящие в углу кабинета огромные напольные часы в роскошном деревянном футляре. Намекал, гадёныш, на медлительность Скорцени в части срочности исполнения приказа фюрера. Подпись Гитлера под приказом немедленно доставить Мостяцкого в Берлин, правда, не стояла, но и та, которая была, сомнений, что приказ исходил именно от Гитлера, не вызывала. Однако задержку следовало объяснить, и Скорцени заставил себя непринуждённо улыбнуться.