Звезды на росстани - [16]

— Да создадим для мальчишек практику. И с их помощью скорей завершим новое здание, — клялся Мансур Давлетович.

Нет, дорогие мои, как хотите меня называйте — чинушей или бюрократом, — а все же придется строить светлое, современное училище. Прямо сейчас. Вот они, ваши перспективы! — Образ Гулякина, кивающего каждому моему слову, тут вырисовался довольно отчетливо передо мной. Приоткрылась в улыбке и золотая коронка Иволгина. Я добросовестно выполнял их наказ. Держал фронт… — Или уж ответьте по крайней мере на один вопрос: сколько продлится ваше «временно»?

Шагнул Балтин ко мне через ковровую дорожку. Стали мы друг против друга, два мужика с крепкими бицепсами. Нос к носу. На дистанции, требующей откровенности до конца: говорить — так говорить, бить — так бить.

— Кто сказал вам, товарищ Соболев, что мы не хотим строить новое, современное училище?

— До сей поры слышал, что есть у вас проект, деньги и, извините, обещания, — отвечал я, выдерживая взгляд управляющего.

— Опоздали! — загремел стулом Мансур Давлетович, кадровик треста. Кинулся в гущу события, примерно так, как кидается судья, чтобы вывести боксеров из клинча… — Фундамент заложен, материал подвозится регулярно, начали возводить стены, — кадровик загибал один палец за другим.

— Вашему полномочному представителю мы говорили, что начали строить инициативным способом. Звали на место, чтобы посмотрел, удостоверился. Не поехал — это его дело, но что ему еще надо, не знаю… Вообще давайте-ка, братцы, сядем да поговорим, как следует, не торопясь, — предложил управляющий, заметивший в связи с новой ситуацией мое замешательство.

— Нет, Сергей Петрович, не поговорим. Я хотел сказать, сейчас ехать надо. Смотреть. Потом говорить будем. Самое время фактами подтвердить ваши слова. Именно, что строите учебный корпус.

Балтин, прищурясь, глядел на меня какое-то время. И махнул рукой. Одобрил.

VIII

Шофер, Володя, крутил баранку, медленно обходил стоявшую не на обочине грузовую машину, самосвал с цементным раствором.

— Стань тут, — Балтин махнул Володе рукой. Хлопнул дверцей, подошел к водителю самосвала.

За ним — Мансур Давлетович. Подошел и я к злополучной машине.

— Вам что, никогда никто не говорил, что цементный раствор быстро схватывается, что его надо поскорей доставлять к месту, где без него рабочие задыхаются? — Балтин допрашивал водителя.

— Что я могу поделать, если кардан полетел?

— Это что, разве не ваша машина?

— Моя, но…

— Так почему же он полетел на дороге, на работе? В то время, когда он не должен был полететь?

— Я говорил механику…

— Запишите фамилию механика, номер машины, — обернулся Балтин к Мансуру Давлетовичу. — А вы, — обратился он к водителю, посмотрев на часы, — если вы не увезете раствор через час…

— Просил ребят, буксира ни у кого с собой нету, троса дома пооставляли.

— Повторяю: через час. И трос найдете, и попутную машину. Иначе будете за раствор платить!

Балтин больше не сел в машину. Шоферу, Володе, сказал несколько слов и, не оглядываясь на нас с Мансуром Давлетовичем, — поспеваем ли мы за ним, — пошел пешком.

— Вот как не повезет с утра… — водитель самосвала пожаловался мне напоследок. — Надо же нарваться на самого Балтина…

Открылась перед нами обычная картина обычного строительства. Стена, поднимаемая кладкой вперемежку из красного и серого кирпича. Если это училище, то первый этаж — вот он. Готов. И вокруг царил тот беспорядок, который можно увидеть только на стройке. Битый кирпич, куски толя, щепа, цементная пыль. С глубоким накатом дорога, огибающая угол строящегося дома, раздвинула на стороны все, что могла раздвинуть: ящики, доски, железные сетки, металлическую арматуру, мотки проволоки, лопаты, старые скаты от самосвалов — все это и обрамляло дорогу, было ее барьерами, ориентирами. Ну, все, все походило на обычную стройку, которую трудно отличить от другой такой же, похожей на эту, как две капли воды.

Но какая-то невидимая для меня деталь овладела-таки вниманием Балтина. Тихо постоял он, посмотрел в пустующие оконные проемы, поверху перекрытые уже балками. Тихо пошел к вагончику, ощетинившемуся проводами освещения, телефона и, по-видимому, местного радио.

По крутой лестнице поднялись мы с Мансуром Давлетовичем, вслед за Балтиным, в передвижную конторку прораба.

Прораб был молодой человек, высокий и худощавый, с впадинами на щеках, хотя, впрочем, как мне показалось, и довольно жилистый. Вообще, по простецкому виду могла показаться вся его жизнь, пусть додуманная, не без погрешностей. Скорее всего, это был один из увлеченных идеей молодых людей, которые материальным благам не придают большого значения. Одежда на них та, что лежит на прилавке магазинов и висит на виду всех и каждого, может быть куплена и сегодня, и завтра, и послезавтра с получки ли, или по подсказке товарищей. Парням этим, увлеченным идеей, кажется все равно: успели ли они сегодня позавтракать, пообедать, или хотя бы выпить бутылку кефира, или не успели — им это все равно, им не до таких мелочей, на которые, в общем-то, наплевать бы с самой верхней полки, кабы не заведен был на этот счет у людей железный порядок. Люди такого сорта, как замечено, надежные работники. Их или ждет головокружительная карьера, или, что бывает чаще всего, опираясь на них в непостижимо трудных делах, самих-то их чаще и не замечают, как не замечают очков на носу, как трубки во рту курящие люди, и, оставаясь всю жизнь исполнителями чужой воли, они сроду не посетуют на свою судьбу. Прозвище у таких людей — двужильные. Или что-нибудь в этом роде. Потому что, помимо их не очень крепких, но надежных плеч, ничего другого за ними не числится. И когда болеют они, не видит никто, да и болеют ли вообще? Зато если вдруг выходят из строя, мгновенно, непостижимо вдруг, то товарищи по работе отчего-то покачивают головой и виновато вздыхают: какой был человек! Кабы знать, что уязвим тоже…