Звезды на эполете - [4]

— Вставай! — отрывисто приказал один из мужиков и снова пнул Николая в бок.

Ботиночки у него были крохотные, будто детские, однако с заостренными и окованными металлом носками. Николай охнул и начал вставать.

В этот момент она и появилась. Коперник не слышал, как она подошла — или подплыла, потому что нагое тело ее было влажным, — но и лохматые мужики, кажется, не слышали тоже. Тут она, видимо, позвала их, издав череду звуков вроде модулированного свиста или шипения.

Оборванцы развернулись. Все враз, как солдаты почетного караула.

Спутница Коперника снова просвистела какую-то фразу и — присела. Строго говоря, даже не присела, а изменила позу. Примерно такие положения принимают индийские танцовщицы: ноги широко расставлены, ступни вывернуты наружу, руки размещены самым невероятным способом… Копернику вспомнилось, что в индийском танце эти па что-то символизируют, покорность женщины, что ли? Во всяком случае, то, что символизировала поза его спутницы, было понятно даже Николаю. А мужикам в лохмотьях — и подавно. Они мигом забыли о конструкторе и двинулись к ней, плотоядно урча и сбрасывая на ходу одежонку. Дама спокойно ждала.

Коперник взял шинель, книжку, забрался в лодку и лег там ничком, прямиком на подсохшую рыбу. Потом обмотал шинелью голову и закрыл глаза.

От звуков, доносившихся с берега, его подташнивало.

Наконец все стихло, а через минуту раскатисто громыхнул «Единорог». Трижды и — после небольшой паузы — еще раз. Николай не двигался. Мимо лодки прошелестели легкие шаги. Плеснулась вода. Коперник понял, что женщина мылась. Он стал ждать.

Потом с него сдернули шинель.

— Нужно плыть, — сказала дама без всякого выражения.

У нее действительно была превосходная по любым меркам фигура и полупрозрачная розоватая чешуя по всей коже, от ключиц и ниже. Там, где у земной женщины… впрочем, туда Николай старался не смотреть.

Портупею с вложенным в кобуру револьвером она держала в руке, а папаха была никакая не папаха. Так у нее, оказывается, росли волосы. Курчавые, очень густые, совсем как у покойных — теперь уже покойных — оборванцев. Только не кудлатые, а нежные, наподобие каракуля.

— Нужно плыть, — сухо повторила она и стала одеваться.

Глаза у нее, между прочим, оказались обычными. Ну, не то чтобы совсем обычными, потому что настоящая красота — редкая штука. Красивые ярко-синие глаза с длинными ресницами. На ресницах висели капельки. Вряд ли эта железная дама плакала. Наверное, просто остались брызги после купания.

— Можешь называть меня Тэссой, — добавила она, полностью одевшись, наглухо застегнувшись и натуго затянув портупею. — Я эльфийка. Речная.

* * *

Николай греб молча, уже извещенный, что цель движения — Овечий камень. Здоровенная мрачная скала на берегу реки, про которую в этих краях рассказывали множество пугающих историй на любой вкус. Детям — о бродящих там кровожадных волках, подросткам — о «беглых тюремщиках», прячущихся в тайной пещере. Женщинам — о насильниках, а мужикам — о русалках. Коперник, вслед за своими просвещенными родителями, считал эти старушечьи байки форменной ерундой.

Видимо, напрасно.

Где-то под Овечьим камнем находилась «кроличья нора», из которой нагрянули по душу Николая все эти чешуйчатые братцы-кролики, и в которую предстояло вскоре лезть ему самому. Или — если он откажется спускаться добровольно — быть сброшенным в виде трупа. Оказывается, часов семьдесят-восемьдесят после смерти его тело, приготовленное специальным образом, вполне способно заменять живого Николая Коперника.

При наличии рядышком бесценного сочинения В. В. Хлопьева, разумеется.

Желание спорить, протестовать и выяснять детали собственной дальнейшей судьбы у Николая к тому времени совершенно пропало. После того, как Тэсса вначале отдалась трем уродам, а после хладнокровно их пристрелила, стало понятно, что дела творятся лихие. И что попытки Коперника проявить независимость выглядят в лучшем случае жалко. Вдобавок выяснилось, что упокоенная троица никакие не конкуренты, как Николай предположил вначале, а соратники Тэссы. То ли они ее подстраховывали, а потом решили перехватить ценный «приз», то ли еще что. В подробности она, по привычке говорить минимум минимумов, не вдавалась. Коперник же подозревал, что после того, как Тэсса отыскала требуемого человека с книжкой, с нею просто решили тихомолком покончить. Чтобы не амнистировать.

Так ли, этак ли, ему-то все одно выходило плохо. И, между прочим, он проголодался.

На сообщение об этом Тэсса ответила лаконично, показав пальцем на рыбу и сказав «ешь». Сама она кушала с замечательным аппетитом, не заботясь о том, что лещи и голавли подсохли и, кажется, начали малость пованивать. Николай с вызовом, больше похожим на разминку перед истерикой, сообщил, что вряд ли способен, как некоторые, пожирать рыбу сырьем. Он-то не речной эльф, а вполне сухопутный человек.

— Значит, придется высадиться, — оперативно решила Тэсса.

До сих пор Николай считал себя бывалым таежником, тертым туристом, ну, словом, человеком, который в лесу не пропадет, в горах не погибнет. Во всяком случае, разводить костер с одной спички он умел. Сейчас же произошел какой-то сбой. Будто кто-то могущественный вроде небесного Пожарного Инспектора наложил на Коперника пирофобное заклятье. Чего только не предпринимал конструктор механических передач, проклятый огонь не желал разгораться.