Звезды мудрого Бируни - [4]

Сидя на своей поклаже и не заботясь больше о верблюде, Якуб стал думать о своем возвращении домой. Его не переставала тревожить мысль: что же он будет делать, если мударис не пожелает ему помочь? Где он добудет книги? Вот если бы он был сыном знатного дабира[9] или чиновника дивана,[10] может быть, тогда ему удалось бы попасть в библиотеку бухарского хана. Но в эту удивительную библиотеку не смог попасть даже сам мударис, уважаемый шейх и мудрец. Как же проникнет туда сын купца?

Уже в сумерках вдали показались высокие каменные стены караван-сарая. Якуб искренне обрадовался, увидев яркое пламя костра вблизи ворот. Сегодняшний день в пустыне, эта ночь у костра и ураган утомили его. Хотелось прилечь, отдохнуть. Все тело ломило от сильного озноба, стучали зубы. «Если бы не ураган, – подумал юноша, – мы бы уже подошли к городу Кяту».

Когда караван расположился во дворе за высокой стеной, а в медном котле Абдуллы закипела баранья похлебка, Якуб вдруг почувствовал, что совсем не может глотать.

Он испугался, вытащил свою кожаную флягу, пригубил ее и с трудом проглотил немного воды. Юноша со стоном опустил флягу и улегся на кошме, подложив под голову связку мехов.

– Якуб, поторопись к ужину! – крикнул отец, видя, что сын мешкает. – Мы ждем тебя!

– Ешьте сами, не ждите, – прошептал Якуб так тихо, что никто не услышал его.

Старый Абдулла обратил внимание на странный вид Якуба. Он коснулся его лба и ахнул. Старик поспешил позвать ал-Хасияда, который, ничего не подозревая, весело угощал своих сотрапезников. Высокий, плечистый, со свежим, румяным лицом и черной с проседью бородой, Мухаммад ал-Хасияд отличался веселым нравом и простодушием, которые вызывали расположение и доверие людей. За ужином Мухаммад собирался договориться с купцами, идущими из города Кята, о своих торговых делах, и, когда Абдулла окликнул его, он был удивлен.

– Что случилось, Якуб? – воскликнул взволнованный отец. – Ты был здоров. Не укусила ли тебя желтая песчаная змея? Или, может быть, тебя ударил хвостом по ноге злобный варан, что встретился нам вчера? Напрасно ты погнался за ним, сын мой!

Якуб молчал. Ему было трудно говорить. И Мухаммад, волнуясь, прислушивался к его тяжелому дыханию, дрожащими руками прикрывал сына своим красным шелковым халатом. Мухаммад ал-Хасияд впервые видел своего Якуба таким беспомощным и потому очень растерялся.

– Как отвратить нависшую над нами беду? – спрашивал он Абдуллу.

Старик вызвался позвать знахаря, а юноше становилось все хуже и хуже. Он чувствовал, что в горле растет какой-то ком, который не дает ему глотать и мешает дышать.

Вскоре Абдулла привел с собой знахаря, живущего здесь же, во дворе караван-сарая. Маленький сморщенный старичок в грязной чалме и в халате, пестрящем яркими заплатами, непрестанно вытаскивал из-за пояса крошечную тыкву, наполненную сушеной мятой. Старик щедро закладывал в ноздри по щепотке и после глубокого вдоха принимался хвастать тем, что лечит заклинаниями от всех недугов, каким подвержен бедный человек. Он был из кочевников, и все знали, что исцеление больного наступит лишь тогда, когда знахарь произнесет свои заклинания, покружившись вокруг больного, и заставит злых духов покинуть тело несчастного.

Мухаммад ал-Хасияд терпеливо ждал, прислушиваясь к непонятным выкрикам знахаря. Изредка он улавливал тихие стоны Якуба, и тогда в душу закрадывался страх – казалось, что произошло что-то непоправимое.

– Аллах, помилосердствуй, не дай погибнуть моему единственному сыну, отраде очей моих! – шептал Мухаммад. – Пощади… верни здоровье моему Якубу, дай мне возрадоваться!..

Знахарь кружился и завывал, усердно катался по земле, простирая руки в пространство и призывая на помощь силы небесные. А Якуб задыхался. Он пылал в каком-то страшном огне, и ему казалось, что вокруг него знойная пустыня с черным небом, без единой звезды.

Получив свои десять дирхемов,[11] знахарь утер замасленным рукавом вспотевший морщинистый лоб и с поклоном сказал, что через час злой дух покинет юношу и он будет совершенно здоров.

Настала ночь, страшная и бессонная. Что она принесет с собой? Мухаммад не покидал больного сына. Сидя у его изголовья, он прислушивался к его неровному дыханию и ждал, когда придет исцеление, обещанное знахарем. Иной раз ему казалось, что остановилось слабое дыхание больного, и он в страхе хватал его за руки и, прижимая холодеющие пальцы сына к губам, шептал:

– Только не это… Только не это! Не может так бесславно погибнуть любимый сын Мухаммада ал-Хасияда… Разве за деньги нельзя исцелить больного? И для чего тогда деньги? Для чего этот караван с драгоценными товарами из дальних стран? Поистине человек – песчинка в безбрежном океане жизни…

Пришло утро, но Якубу не стало легче. Мухаммаду казалось, что сын гибнет у него на глазах.

– Абдулла, тотчас же найди искусного знахаря. Скажи, что я готов отдать половину достояния тому, кто исцелит Якуба. Ступай, Абдулла! Пошли за врачевателем своего помощника в Гургандж. Дай быстроногого верблюда, и пусть скажет, что Мухаммад не поскупится.

И снова Абдулла привел врачевателя. Пришел высокий, худой как жердь человек с впалыми щеками и маленькими косящими глазами. Он ступал медленно и величаво, бережно прижимая к груди глиняный сосуд с каким-то зельем. Он молча склонился над Якубом и, не говоря ни слова, поднес к его губам свою глиняную кружку. Но, как он ни старался, ему не удалось напоить Якуба этим напитком. Юноша не мог глотать и потому крепко сжал губы, молча защищаясь. Вокруг Мухаммада и Якуба собрались купцы, остановившиеся в караван-сарае. Одни давали советы, другие выражали свое сочувствие. Каждому хотелось чем-то помочь, и каждый вспоминал какой-то удивительный случай, когда знахарю удавалось исцелить больного то настоем диких трав, то заклинаниями. А худой, высокий лекарь спокойно и уверенно подсовывал Якубу свою кружку с настоем, но, видя, что юноша не собирается его пить, отставил сосуд и стал разжимать крепко сжатый рот Якуба. Он хотел насильно напоить юношу. Но, когда лекарю уже удалось немного разжать зубы больного, сосуд опрокинулся, и старик, разочарованный и разгневанный, молча удалился.