Звезды комбата - [39]

Хохряков, еще более усталый, чем раньше, но сияющий от сознания выполненной задачи, приказал подъехавшим на штабном танке Пушкову и Пикалову немедленно эвакуировать раненых. Сам же по рации связался с командармом.

— Товарищ ноль первый! Ваш приказ выполнен! Стою в центре квадрата… (Дальше следовали координаты западной окраины Конецполя. — Авт.). Фашисты драпают.

— Слушай меня, сынок, — взволнованно говорил Рыбалко, — слушай внимательно. Сейчас к тебе прибудет Горюшкин, оседлает твоих коней и — вперед, как договорились. Слышишь, Хохряков, — на предельной скорости!

Пока ожидали мотострелков, Хохряков уточнил наличие боеприпасов и горючего в танках.

С мотострелками-головачевцами Семену Васильевичу действовать не впервой. Хохряков знал, что Горюшкин, как и он, пользовался особым доверием командарма Рыбалко. Это ко многому обязывало, особенно в предстоящих действиях передового отряда, когда придется выбивать из Ченстоховы численно превосходящего противника.

Через полчаса прибыл Николай Иванович Горюшкин и, дружески обнимая танкиста, произнес:

— Как говаривал Чапаев: «К самому делу прибыли». Батя приказал идти на Ченстохову, не переводя дыхания. Полетим быстрее ветра. Смотри, Коля, за своими ребятами. Пусть покрепче седлают моих коней.

Горюшкин с биноклем взобрался на рядом стоящий танк. К Хохрякову по команде прибыли остальные офицеры.

— Значит так, Гриша, — обратился он к Агееву. — Нам сейчас, используя оплошность немцев на Пилице, нужно, как Котовский на Одессу, лететь на Ченстохову. Лететь, но не очертя голову, а с умом. Впереди Мстув — крепкий орешек перед Ченстоховой. — Хохряков положил планшет с картой на крыло танка. — Гитлеровцы не без оснований называют Мстув крепостью. Его приказано оборонять до последней возможности. Успеют ли фашисты занять прочную оборону в Мстуве, зависит от нас, от тебя прежде всего. Естественно, — обратился комбат ко всем, — случай с мостом на Пилице должен стать для нас памятным уроком. Смотрите на карту: река Варта так же, полукольцом, охватывает Мстув, и пройти в него, как и в Конецполь, можно только по единственному мосту. Мы не должны оказаться в такой критической ситуации, как на Пилице. Хорошо, что парторг и начштаба обнаружили лошадей, а они указали нам путь удачи.

Хохряков посуровел. Положение командира головного отряда танкового корпуса, в качестве которого он сейчас выступал, налагало на него высокую ответственность: темп продвижения и освобождения Ченстоховы определен боевым приказом. К тому же комбат ни на минуту не забывал о том, что возглавляемый им отряд, находящийся на значительном удалении от своих главных сил, должен сам выходить из критических ситуаций.

— Напоминаю, — продолжал Семен Васильевич, — перед Мстувом есть минные поля, противотанковый ров и проволочные заграждения. За Ченстоховой, в Рудниках, — аэродром. Стало быть, каждую минуту можно ожидать атак с воздуха. Самый коварный для нас враг — фаустпатронщики. Их засад можно ожидать у каждого куста, окопа и дома… Теперь, — Хохряков обвел взглядом лица офицеров, — слушаю ваши предложения.

Горюшкин, который до этого вроде бы не слушал своего оперативного начальника, а рассматривал в бинокль занятую противником местность, молодецки соскочил с тридцатьчетверки и подошел к Хохрякову.

— Семен Васильевич, есть у меня парень — Михаилом Семеновичем Налетовым зовут. Мы с ним — шахтеры. Он — подрывник, пиротехник. Ты ведь тоже горняк и знаешь, что подрывник на волоске от смерти ходит. Налетов обязательно перехитрит гитлерюг, обороняющих мост.

Горюшкин позвал гвардии старшину, сидевшего в кузове трофейного бронетранспортера, и дружелюбно пробасил:

— Выкладывай свою наметку, Михаил Семенович.

— А что выкладывать? — загадочно улыбнулся Налетов. — Перехитрим костлявую, если наши танки точно по сигналу у моста появятся. — И бывший пиротехник о чем-то пошептался с Хохряковым.

— Хорошо, гвардии старшина! Быть по-твоему. — Хохряков с признательностью пожал руку Налетову. Затем обратился к Агееву:

— Сажай, Гриша, ребят Налетова на свои танки — и головой отвечаете за мост.

— Лучше мы — на трофейном бронетранспортере, а танки-разведчики — на расстоянии видимости, — предложил Налетов.

— Хорошо. Вперед!

Огненно-стальной клин 3-й гвардейской танковой армии неумолимо врезался в оборону противника. Обходя сильно укрепленные пункты тридцатьчетверки Хохрякова с мотострелками Горюшкина на броне двигались на острие этого клина с предельно возможной скоростью, оставляя за собой месиво мокрого снега и грязи.

Прижавшись к жалюзи, удерживаясь за скобы и тросы, зорко наблюдали за обстановкой мотострелки Горюшкина, готовые в любую минуту открыть огонь по внезапно появившемуся противнику и соскочить с машин для пешего боя.

Сам Горюшкин находился на башне танка рядом с Хохряковым. Свесив ноги внутрь танка, комбаты изредка перекидывались словами и напряженно всматривались в окружающую местность.

Временами Хохряков касался задубевшим от холода пальцем карты-планшета, лежащего на крышке люка. Горюшкин согласно кивал головой: мол, понял, достигли указанного рубежа. Прерывистая красная стрела на карте, обозначавшая курс атаки и направление движения, упиралась в жирно подчеркнутую надпись: «Ченстохова».