Звезды комбата - [30]

Здравствуйте, товарищ гвардии полковник!

Я, бывший «хозяин» 209-го, сейчас пишу вам из госпиталя, в котором, как утверждают врачи, буду находиться еще продолжительное время. Часто получаю письма от своих боевых друзей. Они сообщили мне, что некоторые наградные материалы на людей достойных и заслуженных, проявивших отвагу и мужество в боях еще в марте, почему-то возвратились из хозяйства товарища Иванова обратно. Вот, например, гвардии старший лейтенант И. М. Урсулов. Когда недостаточно было людей и машин, он воевал непосредственно в составе экипажа, имеет личный счет уничтоженных гитлеровцев и техники противника. Кроме того, Урсулов прекрасный командир. Когда я выбыл из строя, все руководство хозяйством возложили на него; и поныне он отлично выполняет приказы командования. А его посчитали заурядным штабным работником. И только. Урсулова представили к ордену, а корпусной инстанцией наградной лист задержан. Я, бывший его непосредственный начальник, считаю это возмутительным явлением и как коммунист коммуниста прошу вас содействовать награждению товарища Урсулова. Кроме того, прошу также утверждения наградных материалов на гвардии старших лейтенантов Семенова и Нагорного. Их посчитали второстепенными для боя лицами, а они в боях были на первом месте, были героями. Мы должны воздавать заслуги не по занимаемым штатным должностям, а по истинно исполненным, примерным для народа делам. В интересах повышения боевого духа воинов и восстановления справедливости прошу выполнить мою просьбу… Эту же просьбу прошу изложить и товарищу Иванову (комкору генералу С. А. Иванову — Авт.).

Полковник Андрей Владимирович Новиков сделал все возможное: все герои боев с немецко-фашистскими оккупантами были удостоены наград Родины. Урсулов вскоре уже носил два ордена Красного Знамени и два ордена Красной Звезды, а Семенов тоже был награжден несколькими орденами.

В жарком августе, когда заканчивался пятый месяц лечения в госпитале, Хохряков получил еще одно письмо от Леонида Иванова:

Здравствуй, мой командир, Семен Васильевич! Сообщаю тебе, что от нас ушел твой боевой преемник гвардии капитан Урсулов. Жалко было. Но он с радостью ушел в родную авиацию… Мы по-прежнему держим хохряковский настрой.

С удовольствием докладываю, что находимся далеко за пределами Украины, освобождаем от фашистской нечисти дружественный народ Польши. Мы одними из первых захватили плацдарм на Висле и удерживали его до подхода главных сил бригады. Как-то утром наблюдатель доложил, что на участок нашей роты движутся гитлеровские автоматчики, поддерживаемые танками. Взбираюсь на свой КП, навожу бинокль. Две роты фашистов в касках, с фаустпатронами, ручными огнеметами и автоматами крадутся к нам. А за пехотой, на удалении полукилометра, следуют на флангах два «тигра», а за ними в линию — еще три «фердинанда» и четыре средних танка.

Я решил по твоему примеру, командир, не выдавая позиций своих танков, подпустить пехоту врага на самое близкое расстояние — лишь бы не достали нас из огнеметов — и внезапно уничтожить ее.

Дружным огнем автоматов и пулеметов мы положили пеших гитлеровцев наземь, многих — навсегда. А их танки, понимаешь, идут, грохочут, ворочают стволами пушек, выбирая цели.

Приказываю лейтенантам Рыжову и Задачину: «Приготовиться!» Их танки стояли на флангах. Мы заманили, как, помнишь, тогда под Проскуровом, бронированные громадины в огневой мешок. Лишь только головные «тигры» подставили борта Рыжову и Задачину — ударили родные тридцатьчетверки. Оба «зверюги» вспыхнули. А мы с Монакиным из засады зажгли два «фердинанда». Остались — средние, T-III. Эти слабаки драпанули так, что из пушек нельзя было достать. Вообще, по-хохряковски проучили гадов!

Ждем тебя, командир. Эх, и дела ждут нас впереди!

Твой земляк  Л е о н и д  И в а н о в

Семен прочитал послание друга, и нетерпеливая радость охватила его: «Скорее в бригаду, скорее в батальон!» Однако собираться в путь майору Хохрякову было разрешено лишь в канун Октябрьских праздников.

Закинув за плечи полупустой вещевой мешок, Семен Васильевич двинулся в путь. Высокий, могучий, в видавшем виды танковом шлеме и в неизменной комиссарской кожанке, он, опираясь на толстую суковатую палку и прихрамывая, шел по шоссе на запад. Вскоре остановил попутную грузовую машину.

Штаб 7-го гвардейского танкового корпуса располагался в польском селе Стале, а бригады — в прилегающем лесу. Сюда и добрался гвардии майор С. В. Хохряков во второй половине октября.

Последние километры от дороги, где он распростился с шофером попутной автомашины, Семен Васильевич шел по желто-коричневому ковру осеннего леса.

Редкие птицы, распуганные войной, перекликались здесь совсем по-иному, чем на родине. Багрянец листьев не ласкал взгляд, а воспринимался как потускневшая медь, лес выглядел необычно чопорным и оттого — чужим.

Хохряков вспомнил могучие уральские кедры, а также неторопливый «сибирский разговор» — молчаливое щелканье кедровых орехов с дедом в студеную зимнюю пору, и тихо-тихо, в такт шагам, запел недавно услышанную песню:

Далеко родные границы,

Давно не бывали мы тут.