Звездный скиталец - [36]

— Собака! — свистящим шепотом процедил сквозь зубы Шергазы. — Сын и внук бездомных собак! Так-то ты выполняешь ханский фирман?

— Пощады! — прохрипел мастер.

— Почему строительство тянется три года? Почему строят кое-как? Почему рабы еле шевелятся, как сонные мухи? Отвечай, дохлятина!

У старика отчаянно прыгала окровавленная бороденка. Захлебываясь и глотая слова, он зачастил, не сводя с хана расширенных ужасом глаз:

— Ваш слуга… старался, как мог… Они — не рабы… Вы сами говорили — не наказывать, отпустить, когда закончат стройку…

— Не рабы? — взревел Шергазыхан. — Не наказывать?! Безмозглый осел! Вонючая падаль — вот они кто! Смотри!

Он рванул поводья так, что жеребец снова взвился на дыбы, опять свистнула плеть. Обезумев от боли, животное понеслось вдоль стены, сшибая подвернувшихся под ноги рабов. Яростно скаля зубы, Шергазыхан наотмашь хлестал по головам, лицам, спинам мечущихся по двору невольников.

— Что делает, вражина! — скрипнул зубами Савелий. Он словно окаменел с кирпичом в правой руке и пригоршней раствора в левой. Осадив коня, хан замахнулся. Савелий вскинул над головой левую руку, пытаясь защититься от удара. Дважды просвистела плеть, рассекая рубаху и оставляя кровавые рубцы на плечах Савелия, лишь на третий ему удалось перехватить плеть и выдернуть из руки истязателя. Шергазыхан выхватил из ножен саблю, но взмахнуть ею не успел: Савелий изо всех сил ударил его в висок кирпичом…

Это было похоже на страшный сон: выпустив из руки саблю, Шергазыхан медленно заваливался на круп коня. Савелий с перекошенным яростью лицом падал, растопырив руки, со стены, нукеры ханской охраны ринулись к месту происшествия с занесенными над головой саблями — и все это замерло, словно на стоп-кадре какого-то чудовищного фильма, поставленного режиссером-параноиком. Еще минуту назад можно было предотвратить трагедию, разогнать буйнопомешанных актеров, осадить ассистентов-маньяков, скомандовать идиотам-операторам прервать съемку. Но минута эта истекла, непоправимое свершилось — и восстание рабов, теперь уже покойного, хивинского хана Шергазы стало ужасающей явью. Неподготовленное, лишенное поддержки извне, оно было обречено: еще секунда-другая и во дворе недостроенного медресе начнется резня, и в потоках человеческой крови захлебнется мечта тысяч рабов о возвращении на родину, рассыплется в прах продуманный, казалось бы, во всех деталях план Симмонса…

Механически, не отдавая себе отчета, Симмонс выхватил бластер и ударил лучом по набегающей ханской охране. Смерч сизого пламени взорвался во дворе медресе.

Драматические события последующих дней сохранились в его памяти вереницей разрозненных, не связанных друг с другом эпизодов.

…Толпы оборванцев тщетно пытаются взломать ворота ханского арсенала. Симмонс, Савелий и еще десятки рабов, вооруженных саблями, пиками и секирами, оттесняют толпу. Рабы выстраиваются в два ряда перед воротами, выставив вперед пики. Симмонс, действуя бластером как резаком, срывает запор, и Савелий начинает распоряжаться раздачей оружия.

…Яростно завывающая толпа мятежников и городской бедноты штурмует дворец хана. Со стен на них сыплются стрелы, хлопают редкие выстрелы. Под напором тысяч людей рушатся массивные карагачевые ворота и толпа устремляется во внутренний двор. Падают под ударами стражники, мечутся слуги, с женской половины дворца раздаются истошные вопли и визг. Громадный рыжий раб-перс тащит за волосы через двор дебелую женщину в разодранном атласном платье. Вырывают друг у друга начищенное до золотого блеска медное блюдо рабыэфиопы. Старик-слуга в немом отчаяньи взирает, как рабы крушат хрупкую фарфоровую посуду. Какие-то темные личности, воровато озираясь, волокут к воротам скатанные в рулоны ширазские ковры.

…Распахнутые настежь ворота едва вмещают разноликий поток беженцев: зажиточные горожане, торговцы из мелочных лавок, ремесленники в домотканных полотняных рубахах и портках с широкой мотней, каландары, дервиши, старики, женщины, дети. В ручных тележках и за плечами — немудрящий домашний скарб. Вслед беженцам несется улюлюкание, свист, хохот, летят комья глины. Над городом поднимаются подсвеченные пламенем столбы дыма.

…За разбитыми вдребезги окнами летней резиденции хана металась ночь, озаренная тревожными отблесками пожарищ. Огоньки свечей поблескивали, отражаясь в разноцветных изразцах. На низеньком столе резного красного дерева были разбросаны листы бумаги, забытые при поспешном бегстве, медная чернильница и калям. Симмонс в одежде простолюдина и Савелий во все той же разодранной ханской плетью и запачканной кровью рубахе стояли у разбитого вдребезги окна. В ханском саду перекликались у костров мятежные рабы.

— Глупо, — Симмонс заложил руки за спину, пошевелил большими пальцами. — Глупо. По-дурацки!..

— Чегой-то?

— Обо всем ведь договорились: о сроках, о поддержке… И вот на тебе!

— Видел же — не получилось. Хан сам на рожон попер. Значит, судьба.

— «Судьба!» Ну вот что теперь прикажешь делать?

Савелий глянул на него исподлобья, в глубоких темных глазницах колюче блеснули зрачки.

— А ты что уже не с нами?