Звездный лис - [12]

Пройдя в канцелярию Доуэйна, Хейм предъявил документы и получил разрешение на пребывание в течение тридцати дней. Менее перенаселенная, чем большинство других стран, Франция весьма неохотно принимала чужих. Но служащий буквально растаял, лишь только прочел имя Хейма.

— Да, месье, мы были предупреждены о том, что будем иметь счастье принять вас. Машина к вашим услугам. Желает ли месье сделать распоряжение насчет багажа? Нет? Сюда, пожалуйста, и позвольте пожелать вам приятно провести время.

Весьма ощутимый контраст по сравнению с тем, какой прием был, должно быть, оказан Андре Вадажу. Но он всего лишь музыкант. А Гуннар Хейм возглавляет широко известный промышленный концерн и приходится пасынком Курту Вингейту, заседавшему в правлении «Дженерал Нуклеонис». Если Гуннар Хейм просит разрешения на конфиденциальную беседу с Мишелем Кокелином, главой французского правительства во Всемирном Парламенте — пожалуйста, пожалуйста.

И тем не менее Хейм выбился из расписания. Тваймен ударился в крайность, когда, решив угодить Хейму, устроил ему встречу с Синби. Однако торговцы миром, без сомнения, послали своих агентов следить за ним, так что, если не поторопиться, они могут найти способ воспрепятствовать его дальнейшему расследованию.

Машина въехала в Париж по наземной дороге. Голубые сумерки сгущались, превращаясь в ночь. Деревья вдоль бульваров роняли пожелтевшие листья, которые яркими брызгами осыпались на величавые старые стены Барона Хайсманна и шуршали под ногами хорошеньких девушек, прогуливавшихся под ручку со своими кавалерами. Открытые кафе, как обычно в этот сезон, пустовали. Хейм был рад этому. Париж мог навеять на него слишком много воспоминаний.

Машина остановилась возле Кви д'Орсей. Хейм вышел. Было слышно, как под пронизывающим холодным ветром плещется Сена. Если не считать этого, вокруг было тихо. Шум большого города, казалось, совершенно отсутствовал здесь, но свет, поднимавшийся в небо, затмевал звезды.

У входа стояли часовые. Их лица над хлопающими на ветру накидками застыли в напряжении. Вся Франция была сейчас в напряжении и ожесточении. По длинным коридорам, где в этот поздний час все еще работало немало людей, Хейма провели в приемную Кокелина.

Министр отодвинул в сторону стопку бумаг и встал, чтобы приветствовать гостя.

— Здравствуйте, — сказал он. Голос был усталый, но по-английски этот человек говорил безупречно. Это было кстати. С годами Хейм почти совсем забыл французский язык. Кокелин жестом указал на потертое, но, судя по всему, очень удобное кресло рядом с собой:

— Садитесь, пожалуйста. Не хотите ли сигарету?

— Нет, спасибо, я курю трубку. — Хейм достал трубку из кармана.

— Я тоже, — улыбнулся Кокелин, собрав лицо в крупные морщины, сел и принялся набивать еще более позорную, чем у Хейма, старую курительную трубку из корня эрики. Он был невысок, но мощного телосложения, с бесстрастным выражением лица, лысый, с высоким лбом и твердым взглядом карих глаз.

— Ну, мистер Хейм, чем могу быть вам полезен?

— Гм… Это касается Новой Европы.

— Я так и думал. — Улыбка исчезла с лица Кокелина.

— По моему мнению… — Хейм замолчал, ему показалось, что это звучит слишком напыщенно. — Месье Кокелин, — снова начал он, — мне кажется. Земля должна сделать все необходимое, чтобы вернуть Новую Европу.

Раскуривая трубку, Кокелин внимательно изучал лицо своего собеседника.

— Благодарю вас, — произнес он наконец. — Мы здесь, во Франции, чувствуем себя одинокими в этом мнении.

— У меня с собой есть материалы, которые, возможно, могли бы пригодиться.

Кокелин втянул воздух сквозь стиснутые зубы:

— Будьте любезны, продолжайте.

Пока Хейм говорил, он сидел, сохраняя абсолютно бесстрастное выражение лица, курил и неотрывно смотрел на своего собеседника. Лишь раз он прервал его:

— Синби? Ах да, я знаком с ним. Тот, кого разместили в… Но, пожалуй, не стоит говорить где. Официально считается, что мне это неизвестно. Продолжайте.

Когда Хейм закончил, Кокелин открыл пакет, достал несколько пленок, вставил в аппарат. Стоявшая в комнате тишина, казалось, готова была взорваться. Хейм пускал клубы дыма, подобно вулкану, смотрел через окно в темноту и слушал биение собственного сердца.

— До меня доходили слухи об этом, — пробормотал наконец Кокелин.

Хейм повернулся в кресле так, что оно застонало.

Наступила еще одна пауза, после чего Кокелин продолжал:

— Насколько я понимаю, вы с Вадажем готовы вступить в легион Чести, что бы ни случилось.

— А что должно случиться? — спросил Хейм, до боли сжимая челюсти в ожидании приговора.

Кокелин пожал плечами.

— Вероятно, ничего, — скучным голосом произнес он. — Они явно настроены купить то, что у них называется миром.

— О да, вы ведь, должно быть, в курсе. Могу вам сказать, что я тоже знаю их планы.

— Отдать алеронам Новую Европу? Ладно, мы можем говорить в открытую. Естественно, мне необходимо — это вопрос чести — не разглашать обсуждение вопроса и решение до тех пор, пока мои коллеги по комитету не придут к полному единодушию относительно этого вопроса, и если бы я нарушил данную мной клятву, это было бы с моей стороны весьма легкомысленным поступком с гибельными политическими последствиями. Поэтому я бесконечно рад заполучить в качестве собеседника по данному вопросу человека со стороны. — Кокелин провел рукой по глазам. — Но мы не так уж много можем сказать друг другу, верно?