Звёздный детектив - [6]

— Эй, ты, там внутри, сдавайся!

В ответ Валенса трижды выстрелил в глубину туннеля. Кто-то вскрикнул, послышались проклятия.

— Ты окружен, солдатик! — вновь обратился к нему тот же самый голос из туннеля. — Твой приятель мертв, как и еще один, который был с тобой на холме.

«Эдкин, болтливый сукин ты сын», — горестно подумал Валенса и сделал предупреждающий выстрел в проход туннеля.

— Сколько патронов в твоей винтовке?

— Подходи, посчитаем! — отозвался наконец Валенса.

Руки его дрожали, лицо заливал пот, глаза невыносимо жгло, но он не боялся. Странное чувство, будто в нем опустили «рычаг страха» в положение «выключено».

— Вы сами сюда прилетели! — крикнул переговорщик. — Мы не хотели этой войны!

— Я тоже, — неизвестно почему, но Валенсе захотелось в этом признаться.

— Это наш дом. солдатик, понимаешь? Что ты будешь делать с теми, кто вторгается в твой дом? Ты разве не захочешь защитить его, защитить свою землю и семью от захватчиков? За кого ты воюешь? На чьей ты стороне?

Валенса не знал. Изнутри вынырнула такая простая и ясная истина: а чего, собственно говоря, он тут делает? Ради кого сражается? Майор болел идеализмом, такие, как Эдкин, воевали ради семьи, у Перова была мечта, а у него? Чего хотел Роман Валенса?

— Ты еще жив, солдатик?

— Жив, — осипшим голосом ответил Валенса.

— И не будешь сдаваться?

— Пожалуй, нет.

— Воля твоя.

Из отверстия сверху посыпались камни, и внутрь влетела дымовая шашка. Респиратор спас его от удушья, но дым разъедал глаза. Чтобы защитить их, он надел ПНВ. Мир стал темно-зеленым.

С ним больше не говорили. В него стреляли. Повстанцы появлялись отовсюду: спускались на тросах сверху, появлялись из туннеля. Он едва успевал менять обоймы. Заряды свистели и рикошетили от стен. В него попытались запустить гранатой, но Валенса пинком отбросил ее в сторону. Взорвавшись, она осколком зацепила его ногу.

Время текло так медленно, что, когда импульс прожег ему кожу на виске, оно совсем остановилось. Как будто пещера наполнилась невидимым желе: чтобы сделать минимальное движение, он преодолевал сильнейшее сопротивление тела. Голова гудела, раскалываясь на тысячу маленьких колоколов. Валенса почти ослеп. Он продержался так долго, потому что повстанцы хотели взять его живым.

Внезапно он осознал, что наступление прекратилось. Дым еще клубился по земле, догорали в пламени доски и ошметки ткани. Отбросив разбитый ПНВ, Валенса разжал пальцы, сведенные судорогой на рукоятке оружия. Попробовал подняться, но на это не хватило сил. Острая боль пронзила левую ногу. На четвереньках он пополз к туннелю. Путь ему преграждал один из выживших клонов. На животе у повстанца зияла крупная рана, а в дрожащей руке он сжимал импульсник. Увидев Валенсу, он попытался выстрелить, но заряды кончились. Тогда он отбросил оружие и сказал:

— Радуйся, твои пришли, солдатик…

Сержант узнал этот голос, настойчиво добивавшийся его сдачи. Сунув руку под одежду, Валенса достал чудом не разбившуюся бутылку с коньяком. С трудом отвинтил неповинующимися пальцами крышку и приложил горлышко к губам повстанца. Тот выпил и закашлял. Посмотрел на Валенсу и признался:

— Я не боюсь умирать.

Валенса молча кивнул.

— Хочешь, открою тайну? Мы завидуем вам, людям. А знаешь, почему? У вас есть имя, есть память, жизнь, наконец. Не пересаженная в инкубаторе, не одолженная у оригинала, а личная, неповторимая, единственная. Ты не представляешь, каково это — жить чужими воспоминаниями, чужой жизнью.

— Представляю, — сказал Валенса.

Посмотрев ему в глаза, клон печально качнул головой:

— Ты хороший боец, постарайся выжить, такие, как ты, многое могут изменить…

— Лучше я останусь в стороне от перемен.

— Не всегда выбор зависит от тебя, мой юный враг. Прощ…

Он не договорил. Глаза повстанца закатились, он вздохнул в последний раз и ушел навсегда.

Этого Валенса уже не видел. Он потерял сознание от потери крови, а когда очнулся, над его больничной койкой с радостной миной склонился майор Дикси и что-то говорил об ордене «За доблесть», повышении в звании, но Валенсе было наплевать на него, обещанные почести и все остальное на свете. Все, чего он хотел — это покоя и долгого сна.

Через неделю Валенсу перевели из интенсивной терапии в общее отделение. Он делил палату с двумя юношами семнадцати и девятнадцати лет, завербованными на службу красивой рекламой и обещанием того, что в боевом подразделении они быстро и легко разбогатеют. У одного не было левой ноги, а второй полностью ослеп. Терпеть их бесконечные крики Валенса был не в силах, и он целыми днями ходил по длинным коридорам военного госпиталя, стреляя у сослуживцев сигареты.

Он ни с кем не завязывал длинных бесед, держался обособленно и часто по утрам выходил на балкон, встречая свет двух демонических светил Колинкура. Было что-то нереальное в том, чтобы стоять по другую сторону от линии огня, вдыхая через респиратор воздух, пахнущий морфием и физраствором. Он должен был ощущать радость, счастье, что жив.

Но ни того, ни другого Валенса не чувствовал. Все, что от него осталось — пустая телесная оболочка. Раны заживут, кожа регенерирует, но срастется ли истерзанная душа, он не знал.