Звездные гусары: из записок корнета Ливанова - [34]

С этим Татьяна Николаевна выпустила руки друзей и направилась к Аннет, а Кокошкин со Штофрегеном остались посреди зала на всеобщем обозрении.

Зал был большой, сильно вытянутый в длину. Часть его занимали столики с закусками, уже изрядно подъеденными, часть – карточные столы, числом три. Ближе к окнам находились кресла в модном стиле “космический ампир”, то есть имитирующие кресла пилотов, но с непременным “львиным” барельефом на спинке выше головы.

В центральной части зала танцевали три пары, в том числе гусар Павловский.

Музыканту вдруг надоела мазурка, поэтому он нажал кнопку на пульте, висящем у него на поясе, и буквально сбил в воздухе только что подпрыгнувшего гусара. Павловский бессильно дернул ногами в лаковых сапогах и опустился на паркет. Его дама, чувствуя себя глупо, покраснела и надула губы, однако Павловский, как бывалый офицер, ничуть не смутился, поклонился ей и отвел к креслам.

Некоторое время слышны были лишь приглушенные голоса карточных игроков да шуршание платья обиженной дамы, которая все никак не могла устроиться в креслах удобно. Затем смычок подпрыгнул в руке музыканта, и начался галоп. Тотчас Павловский подхватил другую даму и заскакал с ней по кругу. Спустя минуту к ним присоединилась вторая пара. Кокошкин тщетно искал глазами Татьяну Николаевну – она куда-то скрылась, и в конце концов пригласил Вильгельмину.

Иван Штофреген остался один и отошел к окну, оглядываясь по сторонам с удовольствием. Штофрегену вообще нравились петербургские дамы с их холодностью и забавным в женщинах высокомерием, особенно в том, что касалось искусств и наук. Когда какая-нибудь красавица с мраморными плечами и локонами, прихваченными диадемой, рассуждала о добыче нефти на далекой колониальной планете, у Штофрегена просто дух захватывало.

Однако же царскосельские дамы даже петербурженкам давали сто очков вперед. Ибо царскосельская дама – почти то же, что и петербургская, но в более чистом, концентрированном виде. И наиболее совершенным воплощением этого идеала предстала Штофрегену Татьяна Николаевна Терентьева-Капитонова…

“Нужно подкупить этого, в потном бархате, – подумал Штофреген, озираясь на музыканта. – На физиономии его гнусной написано, что вальса он по доброй воле играть не станет…”

Однако выполнить свое намерение он не успел. К нему с двумя бокалами шампанского приблизился господин лет тридцати, в штатском, чуть располневший, но очень миловидный и приятный. Под глазом у него видна была кровоточащая царапина, и по этой примете Штофреген мгновенно опознал в нем пострадавшего господина Сурика, “подранка” Стефании.

– Прошу принять, – произнес господин Сурик. – Сегодня у нас запросто. У Сидора Петровича выходной.

– Да, слыхал, – отозвался Штофреген, с благодарной улыбкой принимая бокал. – Вы, стало быть, господин Сурик.

– Кажется, все последние новости этого дома для вас уже не новость, – усмехнулся Сурик. – Мадемуазель Стефания изволила метнуть в меня картами. – Он прикоснулся к веку. – Спасибо хоть глаз не вышибла.

– С одним глазом вы, возможно, показались бы ей более романтичным.

– Полагаете, для того чтобы завоевать благосклонность Стеши, мне нужно обзавестись всеми атрибутами пирата – повязкой на глазу и деревянной ногой?

– Не забудьте попугая.

– Хорошо бы попугаем и ограничиться, – вздохнул Сурик.

– Не выйдет, – засмеялся Штофреген. – Мадемуазель Стефания в том возрасте, когда полумеры и компромиссы воспринимаются как оскорбление… А кстати – точнее, некстати, но все-таки, – вы не знаете, кто этот милый скрипач?

– Скрипач? – Сурик удивленно оглянулся, как будто только что узнал о существовании в зале музыканта. – Ах этот… Это Венечка Зудин, студент музыкального училища. Его господин Терентьев часто приглашает, чтобы он зарабатывал себе на учебу. А что, желаете у него танец заказать? – не без проницательности спросил Сурик.

Акварельный румянец украсил Штофрегена, но он нашел в себе мужество кивнуть.

Сурик хмыкнул:

– Попробуйте!.. Но только если вы Венику не понравитесь, никакого танца не будет. Он – музыкант, а вы – шаркун паркетный, здесь своя иерархия. Ему дела нет до того, что вы подпоручик.

– Неплохой музыкант, кстати, – заметил Штофреген.

– Ну, попробуйте, попробуйте, увидите, какой он неплохой. – И Сурик с улыбкой отошел к креслам.

Штофреген приблизился к скрипачу и занял позицию сбоку, поглядывая на него исподлобья. Время от времени он потягивал шампанское. Скрипичная музыка, властвующая над приглушенной оркестровой записью, доносившейся из звуковоспроизводителя, в сочетании с шампанским произвела на Штофрегена странный эффект: он как будто начал глядеть на мир сквозь разноцветный прозрачный шарик.

Галоп продолжался еще какое-то время, а затем скрипач смилостивился над задыхающейся Вильгельминой и остановил музыку. Гусар Павловский бодро повел свою даму к столику с шампанским, а Кокошкин принялся разгуливать взад-вперед, почти не слушая быструю болтовню Вильгельмины.

Венечка сказал отрывисто:

– Мне не нравится, когда на меня так пристально смотрят. Мешает сосредоточиться.

– Прошу прощения, – отозвался Штофреген.

– Вы небось ждали, пока я закончу, да? – продолжал Венечка. – Глазами меня нарочно сверлили, чтобы поскорей остановился?