Звездные часы и драма «Известий» - [10]

В один из первых дней своего появления Игорь спросил, не пропала ли когда-то оставленная у меня его любимая напольная пепельница. Не пропала. И вернувшись теперь с шестого этажа на третий, она с утра набивалась окурками, секретарь едва успевала очищать ее в течение дня. Как и раньше, дверь уже в другом, гораздо большем кабинете Голембиовского практически не закрывалась, народ здесь клубился постоянно. Одновременно с работой над текущими полосами обсуждались следующие номера, новые идеи. Днем >— чай, бублики, вечером еще и бутерброды, иногда, в умеренных дозах, алкоголь. В ситуациях цейтнота речи короткие, четкие, но чаще атмосфера оживленная, шумная, споры, смех. Открытый, увлеченный, остроумный Игорь умел создать обстановку, когда всем было интересно, когда хотелось думать.

В середине ноября по поручению главного редактора он создает группу, которая должна предложить изменения в газете с января следующего, 1984 года. Называется свыше десяти имен, все авторитетные: Аграновский, Друзенко, Ермолович, Ефимов, Надеин, Плутник, Стуруа, Фалин, Эдуард Церковер (редактор отдела информации «Недели»)… В эту группу Игорь включает и меня. Накануне он поинтересовался, не хотел бы я перейти на работу к нему в секретариат, отказавшись от собкорства в Болгарии (уже определилось, что поеду в Софию). Мне страшно нравилось все то, чем зажила, зажглась редакция, и подумывалось, что, может, лучше остаться в Москве. Но сомнения были, и мы договорились с Игорем, согласовали с Ефимовым, что временно я поработаю при секретариате на внутреннюю тематику, а дальше будет видно.

Продолжая меняться своим содержанием в лучшую сторону, газета, конечно, ни на йоту не отходила от требований, вытекавших из той ленинской цитаты, что нависала над нашими головами в вестибюле редакции. Ее суть сильно давила на мозги. «Известия» оставались таким же партийным пропагандистом, агитатором и организатором, как и вся советская печать под водительством «Правды» — главного органа ЦК КПСС. Прежними были численность редакции (около пятисот человек), ее громоздкая структура, утвержденная в том же ЦК, принятые еще в сталинские времена организация и технология работы. Каждый номер — всего лишь из четырех или шести полос — вела многоуровневая контролирующая команда в составе: заместитель главного редактора, редактор отдела — член редколлегии, зам ответственного секретаря, двое выпускающих, дежурные сотрудники от каждого из двадцати двух отделов плюс служба проверок, корректуры… Одной из главных задач таких бригад было не допустить на страницах газеты инакомыслия. Но оно просачивалось, хотя и не в прямом виде, а в подтексте тех или иных публикуемых материалов, в выборе тематики, адресов для критики, на которую порой с немалым риском для своей карьеры мужественно шли наши корреспонденты и, конечно, главный редактор.

В конце ноября, выступая на летучке, Толкунов сообщил: «Подписка на “Известия” на 84-й год выросла на 428 тысяч экземпляров по сравнению с ноябрем прошлого года. Есть надежда, что до конца декабря тираж возрастет еще тысяч на сто — сто пятьдесят».

Естественно, дальше прозвучали слова, что нам нельзя самообольщаться — для этого и была создана группа по совершенствованию газеты. Каждый что-то предлагал от себя, несколько раз мы вместе подолгу всё обсуждали. Голембиовский обобщил мнения и сделал обстоятельный доклад, вызвавший живую дискуссию на специально созванном собрании. Немало из намеченного было реализовано, и с нового года «Известия» продолжили набирать профессиональную высоту.

Но и дальше самообольщения не наступало, его просто быть не могло. По большому счету, все мы хорошо осознавали, что, как бы ни улучшали газету, мы не сможем сделать ее такой, какой бы надо делать, — правдивой и честной, по-настоящему смелой. Журналистика, как и дипломатия, и политика — тоже искусство возможного. Государственная идеология, жесточайшая цензура оставляли слишком узкий коридор для наших устремлений. Надежды на реформы Андропова обернулись всеобщим разочарованием. В общественную жизнь пришли еще большие заморозки, еще сильнее стало подавляться инакомыслие. В конце 1983 года были приняты репрессивные по сути указы об усилении ответственности за антисоветскую, антигосударственную деятельность. Еще более узким был коридор журналистских возможностей в международной тематике. Наши полит-обозреватели, сотрудники иностранных отделов, собкоры за границей (некоторые от КГБ и ГРУ — Главного разведуправления Генштаба армии) держали руку на пульсе мировых событий, старались рисовать своими репортажами, статьями реальную картину многообразной жизни стран и народов, но могли это делать только сквозь призму официальной советской пропаганды. И уж совсем крайне ограничены были в материалах, касающихся внешней политики СССР — в ее адрес не допускалось ни слова критики, тогда как она была в значительной степени повинна в том, что в последние годы в мире возникла высочайшая напряженность. Продолжалась развязанная советским руководством война в Афганистане. Нашей ракетой с нашего истребителя был уничтожен в сентябре 1983 года южнокорейский пассажирский самолет…