Вслед за Гёльдерлином Нелли Закс видела призвание поэта в том, чтобы называть вещи своими именами. Это бесхитростное искусство продолжает вовлекать поэта в двусмысленные угрожающие ситуации и после того, как жуткий кукольник сошел со сцены. «И тело Израиля дымом сквозь воздух», — писала Нелли Закс в одном из пронзительнейших своих стихотворений. В 1946 году прогрессивное, антифашистское Берлинское издательство «Aufbauverlag» соглашается выпустить в свет книгу Нелли Закс, но лишь при условии, что она откажется от названия «И тело твое дымом сквозь воздух». Помню, как вполне интеллигентный, благожелательный, благонамеренный редактор убеждал меня в конце либеральных шестидесятых годов, что «тело Израиля» — перевод слишком буквальный, ведь речь идет вообще о жертвах нацизма. Книга Нелли Закс, переведенная мною двадцать пять лет назад, до сих пор не издана в России, хотя отдельные мои переводы печатались в антологиях немецкой поэзии. Но даже периодика оказывает настораживающее противодействие публикации ее стихов. Не помогают никакие новообретенные свободы, что само по себе служит предостережением.
И поэт, и читатель поэзии более или менее отчетливо сознают: поэзия существует не благодаря, а вопреки современной действительности. Но не вопреки ли современной действительности существует сама жизнь и природа, которую продолжают отравлять и разрушать, так что в обвинительный акт превращается любое стихотворение, по старинке воспевающее пейзаж? Не секрет: в современном мире при всех его претензиях на либеральную терпимость происходит отторжение поэта от социальных структур. Поэта или игнорируют или с почетом изолируют в гетто университетских библиотек и нобелевских лекций. Узницей подобного гетто Нелли Закс продолжала оставаться до своей смерти, последовавшей в 1970 г. Вся поздняя поэзия Нелли Закс органически отвергает марионеточные стереотипы, которые навязывает постиндустриальное общество. Нелли Закс решительно не приемлет заученного, автоматического, инерционного, всего того, в чем чудится ей знакомая угроза жуткого кукольника, признававшего, как известно, только академическое искусство, сжигавшего книги и картины перед тем, как сжигать людей. Может быть, поэтому Нелли Закс навсегда предпочла свободный стих виртуозным ухищрениям академической поэзии, в которой, что ни говори, чувствуется заученная декларация танцующих и марширующих марионеток, но настоятельнее всего Нелли Закс предостерегала от обиняков, недомолвок, от пропагандистского шаблона, извращающего значение слов:
Народы Земли,
не разрушайте Вселенную слов,
не рассекайте ножами ненависти
звук, рожденный вместе с дыханием.
В нашем присутствии, во всеуслышанье совершается фальсификация слов «родина» и «народ», а ведь Гитлер начал именно с такой фальсификации. Впрочем, уже Блок знал, что «марионетками всех стран» можно двигать, «насылая гуманистический туман». Человек поднимает руку на стереотип, а убивает человека, не подозревая, что приступил к самоубийству, ибо таков конец марионетки. Лермонтов любил отчизну странною любовью, «с отрадой, многим незнакомой», а стереотип общедоступен и губителен для всех. И у Нелли Закс был свой поэтический символ веры:
Преображение мира —
Вот моя родина.
1992