Звёздная гавань - [60]

— Она выдумщица! — Вася слегка заикался.

— Чего же она выдумывает?

— Всякое-разное, — горячился мальчик. — Названия травам дает, фамилию матери родной выдумала.

— Выдумала, а не вспомнила? — пытался я его озадачить.

— Конечно, выдумала! — убежденно воскликнул он, а брат его согласно кивал. — Мы с нею вместе выдумали даже секретный язык для нас двоих, чтобы никто не понимал.

— Назови хоть два-три слова, — попросил я.

Он скороговоркой продекламировал нечто вроде стихотворения:

— Абба, вабба, гэдежабба, зивень, кивень, лэмэна…

«Обыкновенный набор звуков», — отметил я про себя. Но вслух похвалил «язык».

— Как же этими словами разговаривать?

— Когда шли по берегу Байкала, то играли в слова на все буквы алфавита, — пояснял Вася несколько смущенно. — Мы же одну ночь спали под сосной. Сна не было, вспоминали разные истории. «Абба» — значит «молчать», «вабба» «опасно», «гэдежабба» — «есть хочу»…

— Сколько у вас таких слов?

— Я уже забыл. Мы придумывали еще на пароходе, когда у кочегара в угольной яме прятались.

Не одеваясь, в одной рубашонке, Вася повел меня через ограду и огород к дому, который возвышался недалеко, рядом с усадьбой Лемешевых.

Дом Култуковых покрыт железом; добротный дом, индивидуального застроя; двор с сараем, рядом садик. В ограде дорожка, выложенная кирпичом. В доме меня встретили нарядная, в аккуратном клетчатом платьице Ленка и ее мать, полная, рыхловатая женщина с круглым одутловатым лицом. Из прихожей Анна Ивановна пригласила меня в светлую, застланную полосатыми половиками горницу с сервантом из красного дерева, за стеклом которого поблескивали фарфоровыми боками чайные и кофейные чашечки. Я не сразу отважился шагнуть за порог тяжелыми, с налипшим на каблуки грязным уличным снегом сапогами. Анна Ивановна придвинула венский, с гнутой спинкой стул к застланному белой накрахмаленной скатертью столу, на котором лежали стопка учебников и тетрадки, стояла чернильница-непроливашка. Похвалив уютное жилище, я заговорил о Лене.

— Вот из колонии домой прибегла, — вздохнула не то горестно, не то счастливо Анна Ивановна, тоже села напротив меня на стул, подслеповато моргая и разглаживая грубыми пальцами складки широкой юбки.

— Я люблю маму и папу, — кокетливо выбежала на середину горницы Ленка, подперла кулачком перехваченную пояском талию, крутнулась на одной ноге, потом подскочила к матери и поцеловала ее в пухлую щеку… — Буду жить дома…

— Шалишь на уроках, — виновато как-то журила ее мать. — Учителев дразнишь, мучаешь. Разве ж это девочке можно…

— Я только Ирине Федоровне дерзю! — вспылила Ленка.

— Никому нельзя! — пресекла ее мать.

— Чем же Ирина Федоровна тебе не нравится? — осторожно вмешался я в разговор.

— Я всякий язык понимаю, а она ругается, — самоуверенно вскинула головку Ленка.

— Если ты немецкий не изучала, то и не могла бы разговаривать, заметил я.

— Фи! Я бурятские слова знаю, по английскому языку у меня пятерки! — нервно хвалилась она.

— Почему же русский язык не знаешь?

— Я не знаю?! — вытаращила на меня карие большие глазенки, состроила рожицу, скалила передние зубки, растопырила пальцы, будто приготовилась кошкой броситься на меня и царапаться, — Ирина Федоровна злая-презлая…

— А сама-то ты! — фальцетом закудахтала Анна Ивановна. — Погляди-ка на себя в зеркало! Сладу с тобой нету…

— Погодите, Анна Ивановна, — добродушно успокоил я мать. — Пришел посоветоваться с вами о Лене. Ее в колонию никто больше не отправит.

— Я убегу хоть откуда! — Девочка сжала кулачки, быстро подбежала к дивану, вскочила на него обеими ногами, потом упала на колени, покачалась, бросая на меня какие-то бешеные взгляды. И вдруг предложила: — Давайте сыграем?

— Экая ты неспокойная! — всплескивала руками Анна Ивановна. — Человек пришел посоветоваться, а ты шалишь.

— Мы будем с ним играть! — решительно объявила она и, спрыгнув с дивана, приблизилась ко мне. — Давайте ругаться, кто лучше обругает.

Глаза ее были цепкие и строгие.

— Нехорошо ругаться, — унимала ее мать, встала со стула, чтобы, видимо, отшлепать дочь.

Ленка отскочила от нее, обежала стол вокруг, ждала, что я ей отвечу.

— Мы будем ругаться с дяденькой понарошку, сперва именами существительными, вещественными и в единственном числе…

— Хорошо… Сейчас… — Я собирался с духом. — Я тебя отругаю… Ты забавная, неглупая беглянка…

— Хах-ха-ха! — Она радостно захлопала в ладоши. — Это слова невещественные! Вы забыли, чему учились в школе! Теперь давайте ругаться местоимениями.

— Ты, вы, мы… — перечислял я, не очень соображая, чего она от меня требует.

Она опять залилась смехом.

— Разве так ругаются? Вот я вас буду молотить!

Ты не ты для себя,

И не вы для меня,

Вы не мой и не свой,

Вы не наш и не ваш,

Вы себе про себя,

А ему про меня…

— Это кому же я про тебя? — вздрогнул я.

Не ему и не им,

И не нам и не вам…

— Ух здорово! — восхитился я.

— Теперь давайте междометиями! — перебила она меня. — Начинайте.

Это было для меня совсем неподходящим.

— Ну, пожалуйста! Не умеете?

— Перестань издеваться над гостем! — закричала Анна Ивановна, краснея лицом и дрожа всем телом. — Срам-то какой! Отец ее ни разу ремнем не порол, вот и разбаловалась.