Звездная девочка - [31]

На ее лице отразилось недоумение, и она толкнула меня локтем.

– Что?

– А?

– Ты так забавно посмотрел на меня. В чем дело?

– Ты что, строишь из себя святую? – выпалил я.

И тут же пожалел. Она просто смотрела на меня, в глазах ее читалась обида.

– Извини, – сказал я. – Не хотел, чтобы это прозвучало грубо.

– А как ты хотел, чтобы прозвучало?

– Восхищенно, наверное.

– И чем же ты хотел бы восхищаться?

Я рассмеялся.

– А ты как думаешь? Тобой.

Я снова рассмеялся и встал перед ней, лицом к ступенькам.

– Посмотри на себя. Сегодня суббота. Я провел с тобой весь день, а ты провела весь день, делая разные дела для других людей. Или наблюдая за другими людьми. Или обращая на них внимание. Или снимая других людей.

Она взглянула на меня снизу вверх. Обида в глазах исчезла, но недоумение осталось. Она моргнула.

– И что?

– И… я не знаю, что хочу сказать.

– Звучит так, как будто я одержима другими людьми. Ведь так?

Возможно, все дело было в том, под каким углом она на меня смотрела, но в то мгновение мне ее глаза показались крупнее обычного. Я едва удержал равновесие, чтобы не упасть в них.

– Ты непохожа на других, вот что точно.

Она захлопала ресницами и кокетливо улыбнулась.

– Ты любишь непохожих?

– Конечно, – ответил я, пожалуй, слишком поспешно.

Ее лицо тут же прояснилось, как будто она что-то наконец поняла. Вытянув ногу, она дотронулась ею до моего кроссовка.

– Я догадываюсь, в чем твоя проблема.

– Правда? И в чем же?

– Ты ревнуешь. Ты сердишься, потому что я уделяю внимание всем этим людям и недостаточно тебе.

– Вот уж действительно, – фыркнул я. – Ревную к Питеру Синковичу.

Она встала.

– Ты хочешь меня всю для себя, правда?

Она шагнула вперед, переходя границу моего личного пространства, и приблизилась ко мне почти вплотную. Кончики наших носов соприкоснулись.

– Правда, Лео?

Ее руки обвили мою шею.

Мы стояли на тротуаре перед ее домом, у всех на виду.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Уделяю тебе внимание, – проворковала она. – Разве тебе не этого хочется?

Я проигрывал битву за равновесие.

– Не знаю, – услышал я собственный голос.

– Ты и вправду дурачок, – прошептала она мне на ухо.

– Да?

– Да. Как ты думаешь, почему в моей повозке восемнадцать камешков?

А потом пространство между нами окончательно сократилось, и я нырнул с головой в ее глаза, прямо там, на Пало-Верде, после ужина. И, уверяю вас, целовала меня вовсе не святая.

23

Лучшее время было после школы, когда мы с ней гуляли одни. Мы долго ходили вокруг города и по пустыне, добираясь до ее волшебного места. Мы сидели на скамейках в парке и рассматривали людей. Я познакомил ее с бананово-клубничным смузи. Мы ездили на пикапе в Ред-Рок и Глендейл. По выходным мы навещали Арчи. На его заднем крыльце мы говорили о тысяче разных вещей, смеялись или просто сидели, наслаждаясь ароматом табака и жуя пиццу. Старгерл произносила речь для состязания сеньору Сагуаро. О бойкоте мы никогда не заговаривали. Мне нравились выходные.

Но после воскресенья всегда наступает понедельник.

И бойкоту теперь подвергся и я – это было очевидно. Да, меня избегали не так усердно, как ее, но все же сторонились. Я видел это по глазам тех, кто уступал мне дорогу, кто спешил отвернуться или затихал в моем присутствии. Я пытался сражаться. Я проверял границы этого «отлучения». На школьном дворе, на переменах, во время обеда я обращался к другим, просто чтобы проверить, как они отреагируют. Когда кто-то оборачивался и кивал, я был ему благодарен. Если кто-то заговаривал со мной, особенно из тех, с кем мы никогда раньше не общались, мне хотелось расплакаться. Раньше я никогда не задумывался о том, насколько мне нужны другие, чтобы подтверждать мое собственное существование.

Я говорил себе, что бойкот болезненнее для меня, чем для Старгерл. Я повторял себе, что она слишком занята, чтобы обращать внимание на то, что ее игнорируют, – и в самом деле, она продолжала поздравлять учеников с днем рождения, играя на укулеле, украшать свою парту и выражать свою доброту разными мелкими знаками. Я сказал себе, что раз она не замечает, то ей все равно.

Я понимал, почему со мной происходит такое. В глазах других учеников я стал частью ее. Я был «ее ухажером». Мистер Старгерл.

Ученики говорили разное. Не мне, не напрямую, но так, чтобы я услышал, делая при этом вид, что меня поблизости нет. Они говорили, что она помешана на себе и требует к себе маниакального внимания. Говорили, что она считает себя святой – при этих словах я морщился – и считает себя лучше нас всех. Говорили, будто она хочет, чтобы мы ощущали себя виноватыми за то, что не такие хорошие и чудесные, как она. Говорили, что она показушница.

Чаще всего они говорили, что именно из-за нее «Электроны Майки» не стали чемпионами в баскетбольном сезоне. Кевин был прав: начав поддерживать другие команды, она навредила своей. Боевой настрой игроков, наблюдавших за тем, как она приветствует соперников, вовсе не повышался, и часы тренировок не могли противодействовать такому влиянию. А последней каплей – с этим соглашались все – стала игра с командой Сэн-Вэлли, когда Старгерл выбежала на площадку, чтобы помочь Ковачу, звезде Сэн-Вэлли. Все это подтверждала наша собственная звезда, Ардсли, – он сказал, что, когда увидел, как чирлидерша Майки утешает врага, у него едва не выскочило сердце из груди. Поэтому они и проиграли следующий матч команде из Ред-Рока с таким разгромным счетом. За это ее возненавидели и теперь не простят никогда.