Звезда заводской многотиражки - [39]
Глава тринадцатая. Ну, здравствуйте, товарищи журналисты!
Егор ухватил меня за рукав и поволок к двери.
— Ты чего удумал, Наполеон? — спросил я.
— Не дрейфь, Ваня, сейчас все будет чики-пуки! — Егор хлопнул меня по плечу. — Не в пустыне живем, поди!
— Эй, только ты про морг сильно-то не распространяйся, — я придержал прущего, как ледокол, Егора, когда понял, что он собирается сделать.
— Да все нормально! — заверил Егор. — Я понял!
Мы спустились на этаж ниже и потопали по бесконечному коридору в сторону мерцающего от света уличного фонаря окна. У одной из дверей он остановился и повернулся ко мне.
— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, понял? — он подмигнул. — И тогда если каждый скинется по рублю...
Он без стука завалился в комнату. Когда дверь открылась, то я сначала чуть было не подумал, что там пожар. Накурено было так, что не то, что топор, алебарду можно вешать. Надо же, как все-таки быстро отвыкаешь от прокуренных помещений... А ведь когда курить в помещениях запретили, казалось, что это невозможно, как же так — пить в баре пиво, а курить ходить на улицу? А спустя каких-то пару месяцев входишь во вкус. Одежда не воняет и волосы не покрыты плотным слоем табачного запаха. Но здесь об этом запрете никто еще не знал.
Комната была в точности такая же, как и у нас — просторная и квадратная, с большим окном. Только здесь оно не зияло черным провалом в уличный мрак, а было закрыто синим шерстяным одеялом. Видимо, такой ленивый способ утеплиться от проникающих сквозь щели сквозняков. На тумбочке стоял пузатенький телевизор «Рубин» с выломанной ручкой переключения программ. Не знаю, что там за конструкторский дефект, я, помнится, в детстве работал «пультом дистанционного управления». Какое-то время я азартно щелкал ручкой. Чтобы ее повернуть до щелчка на следующую программу, требовалось немало сил. И я очень гордился собой, когда у меня это первый раз получилось. И ревностно охранял потом свое право переключать программы. А потом внутри ручки что-то хрустнуло, и остался только плоский металлический хвостик. Переключать которым было тоже можно, но нужны были пасатижи.
На кроватях и стульях сидело, наверное, человек пятнадцать мужиков. Все в очень домашнем виде — треники, майки, тельняшки, рубашки с закатанными рукавами. Телевизор бормотал на пониженной громкости, дикторов новостей было не слышно за горячим спором мужиков.
— ...да Дасаев тянул весь матч, пока Буряк...
— Да-да, весь матч, рассказывай! Сколько там Дасаев тянул? Три минуты? На четвертой Буряк уже гол заколотил!
— Ничего, в марте на Кубке СССР «Спартак» отыграется, вот увидишь!
— Да-да, мечтай, мечтать не вредно!
«Отыграются, — подумал я. — В финале Кубка только армейцам проиграют».
Вслух говорить, ясное дело, не стал. Заядлым болельщиком я никогда не был, но за «Спартак» болел мой отец, и почему-то я отчетливо запомнил, как весь двор следил за этим несчастным Кубком весной 1981 года. Чуть ли не траур был дома в День Победы, когда «Спартак» проиграл ростовскому СКА.
— Земляки! — громогласно произнес Егор, положив на живот руку. И стал еще больше похож на Наполеона. — Это Иван, новый журналист в «Шиннике». Прошу любить и жаловать!
Мужики замолчали и воззрились на меня, сквозь клубы табачного дыма. Вполне дружелюбно так воззрились.
— А ты за кого болеешь, Иван? — спросил один, в тельняшке и с уродливым шрамом от ожога во всю щеку. — За «Спартак» или за киевское «Динамо»?
— Ша! — гаркнул Егор. — Не наседай на парня вот так сразу! У него какая-то борзота в поезде кошелек вытащила со всеми подъемными. А получка еще ого-го когда. Да и что там той получки у молодого-то специалиста? Слезки одни! Давайте поможем парню, а? Скинемся по чуть-чуть, а то зачахнет же от голода парень в наших холодах!
На мое удивление, недовольных просьбой Егора оказалось немного. Один что-то пробурчал и уткнулся в газету, сделав вид, что не слышал. Другой отчетливо сказал что-то вроде «ага, счас, самим мало...» А остальные полезли в карманы треников, а четверо поднялись со своих мест, видимо, обитатели этой комнаты.
Егор снял с головы треуголку и обошел комнату. Зазвенела мелочь, несколько щедрых кинули даже по рублю. Егор выгреб собранную сумму из треуголки и вложил мне в руку.
— Ну вот, Ваня, говорил же, что помереть с голоду не дадим! — он похлопал меня по плечу и водрузил свой головной убор на место.
— За «Спартак» я болею! — сказал я и подмигнул «меченому».
— Вот жук, а! — он захохотал. — Знал бы раньше, не стал бы тебе рубль давать!
Мужики поддержали хохот. Беззлобно так. Я почувствовал, что снова начинаю улыбаться, как дурак. Стало удивительно тепло на душе. То ли грели монеты и бумажки в руке, наличие которых спасало меня от необходимости заморачиваться вопросом денег прямо сейчас. То ли просто атмосфера этой сбитой мужской компании, собравшейся после работы посидеть в клубах табачного дыма и потереть о подробностях футбольного матча почти месячной давности на меня так подействовала.
Утро началось как в тумане. Сначала трескучий звонок будильника, потом мы все в полусне натянули на себя одежду, потом был момент, который я хотел бы проспать и пропустить — попытки впихнуться в утренний троллейбус. Получилось с третьей попытки только. Потом сонная дамочка из Бюро пропусков выдала мне бумажку с печатью, дающую мне доступ на территорию завода. А потом я в хвосте почти опоздавших прошел через вертушку.
Сначала я выносил мозг дочери-подростку на тему "kak вести себя в коллективе", а потом вдруг оказался в 1980 году в теле четырнадцатилетнего парня. Которого родители на все лето отправляют в пионерский лагерь. Иронично. Неожиданная возможность доказать правдивость своих аргументов. Ну что, раз-два, левой-правой, "Всегда готов!", зарница, пионерская зорька! Смогу повторить?
Началась вторая смена в пионерском лагере "Дружных", а я продолжаю оставаться в теле четырнадцатилетнего Кирилла Крамского. Обычного подростка в обычном тысяча девятьсот восьмидесятом году. Обычный взрослый из двадцатых годов двадцать первого века. Уже немного освоился и даже начал получать удовольствие от так странно сложившихся обстоятельств.
Меня предали те, кому я доверял больше, чем себе. Мое имя вычеркнули со страниц истории, а уста мои замкнули чарами, чтобы я никогда не смог рассказать правду о той смуте. Весь мой род приговорили к смерти, но мне достался приговор более жестокий — ЖИЗНЬ. Я должен был жить и безмолвно наблюдать, как Российская Империя существует без меня. Но я не сдался. Я ждал почти полвека, чтобы получить возможность отплатить предателям той же монетой. Могущественная сила отправила меня на сто лет назад, в тело одного из моих родичей.
Однажды в какой-то реальности российский император выбрал в жены не ту принцессу, и локомотив мировой истории покатился по совершенно другим рельсам… Я вернулся в Петербург, отслужив три года по контракту. Вот только привыкнуть к прежней жизни у меня не вышло. Так что я сел на поезд и поехал в Сибирь. В поисках новой жизни или нового себя. По дороге неведомый стрелочник отправил мой вагон по другим рельсам и в совершенно другую реальность. Нет, поезд привез меня в Сибирь. Только Сибирь оказалась совсем другая.
Сборник стихотворений («сборная солянка и винегрет») из семи главных ингредиентов: «Жизнь» (все о ней; по ней и для нее). «Тебе» (о любви; о ней от мужского и женского лица, к своему и не своему полу). «Мотивация» (побуждение к действию; как себя, так и других). «Дружба» (о ней; от мужского и женского лица, меж своим и не своим полом). «4 строчки» (короткие четверостишия; в которых качество превалирует над количеством). «Тен» (второе «я»; темное, как «тень»). «Я буду помнить» (ностальгия; по прошлому, настоящему и будущему). Содержит нецензурную брань.
Грянула новая веха в освоении космоса, человечество распространилось повсеместно и вмешивается в естественный ход вещей. Антропогенез, как непреклонная сила меняющая всё и вся, дотягивается до звёзд. Главный герой, Проксимус Мора, журналист, работающий на издательство "Республика: Космос и Мы", побывал в каждой обжитой нашим видом системе. Его путешествие длится уже множество световых лет, почти половину жизни он провёл в разъездах по Млечному пути. И наконец очередное задание от редактора приводит его туда, где всё началось, без малого четыре миллиарда лет назад.
К 2040 году люди не отказались от мечты найти братьев по разуму – пусть от неё и отказался один конкретный космонавт. Холодная логика, научное мировоззрение и здоровый пессимизм – таковы, по его мнению, необходимые нормальному человеку черты, с ними никогда не ошибёшься. Так уж и никогда?..
Земля сошла со своей орбиты и постепенно превратилась в оледеневший белый шар. Последняя надежда человечества легла на плечи десяти мужчин-космонавтов и десяти генетически модифицированных девушек Тацит. Успеют ли они отыскать подходящую для переселения планету и спасти умирающую людскую цивилизацию? Какие испытания им придется пройти в полете длиною в несколько десятков лет? Ответы вы узнаете в фантастическом рассказе "Тацита".
В 2221 году учёные доказывают, что во время Большого взрыва у Вселенной появился её близнец. Выпускники Спецшколы космонавтов отправляются в исследовательский полёт к братской планете. О подготовке космонавтов, их преодолении и поиске себя, открытиях и ошибках будущего, в том числе лингвистических, предельно честно рассказывает один из участников той самой экспедиции.
