Звезда заводской многотиражки - [29]
Точно.
Билет надо купить.
Это в автобусах у нас были такие аппараты, куда бросаешь мелочь, выкручиваешь билетик и молодец. А в трамваях и троллейбусах были компостеры. В которые надо было сунуть талончик, клацнуть, чтобы он пробил уникальный и неповторимый набор дырочек, и ехать, сколько нужно. Вот только билетики надо было купить. Сколько там Веня отсыпал мне денег, я не сосчитал, но вроде беленьких монеток там несколько было, значит, должно хватить...
Я подошел к стеклянному окошечку и изучил предложенный ассортимент. Билет на автобус стоил пять копеек, на трамвай — три копейки, на троллейбус — четыре копейки. Единые проездные... Хотя нет, это потом. Книжечка билетов на троллейбус стоила сорок копеек.
Я выгреб из кармана мелочь, выудил один двадцатик, остальное набрал желтой мелочью, высыпал все это богатство в выдвинутый ящик киоска.
— На троллейбус, пожалуйста, — сказал я вежливо.
— На паперти что ли стоял, — недовольно пробурчала хмурая тетка с той стороны. Негромко, но я услышал.
— Извините, сударыня, чем богаты, — сказал я и широко улыбнулся. Но лицо дамочки стало только еще более недовольным. Она поджала губы, бросила в ящик тощую книжечку талончиков и с силой выдвинул обратно.
Синими чернилами на билете было напечатано:
ГОРОДСКОЙ ТРАНСПОРТ.
Билет на одну поездку в троллейбусе.
4 коп.
Без компостера не действителен.
Ну вот, теперь я снаряжен на путешествие к своему будущему месту работы. Можно присоединиться к несколькими приплясывающим от холода пассажирам на остановке.
Кое-где город изменился совершенно до неузнаваемости. Причем и поздняя версия моей памяти из двадцать первого века разглядывала все с некоторым изумлением, так и детская моя память недоумевала. В принципе, понимаю, в чем дело. Скорее всего, в памяти отпечатался Новокиневск времен разрухи девяностых, сплошной раскрошенный асфальт, облезшая краска, зассанные углы. А сейчас был восьмидесятый. Еще вполне благополучный, когда Союз даже не подозревает о надвигающейся на него катастрофе. Мне повезло, и я устроился на самом козырном месте с троллейбусе — на переднем колесе, справа от кабины водителя. Единственное место, где было тепло. И мои ноги, успевшие задеревенеть за несколько минут ожидания, с болью отогревались на горячем полу.
На Октябрьской площади стоял еще один незыблемый символ нашего города — центральный гастроном. В старом здании с двумя высокими башнями с круглым витражом между ними. Неофициальное название — Нотр-Дам. Кажется, его уже и сейчас так называли. Драмтеатр тоже остался почти без изменений — белые колонны, величественное крыльцо. Только я привык к тому, что он бело-желтый, так что нынешний розовый слегка резанул глаз. Посреди клумбы в центре площади — пирамидальная стела с олимпийским мишкой, кольцами и прочей спортивной атрибутикой. После олимпиады не убрали, понятно...
Всю дорогу я мысленно подставлял к тому, что вижу, картинки из своей памяти. Как на модных коллажах «было-стало».
Так увлекся, что наверняка бы пропустил свою остановку. Если бы она не была конечной.
Ледяным ветром меня чуть не сдуло. Кроме меня в салоне никого не осталось. Я вышел на остановку прямо напротив проходной. Той самой, которую видел всего лишь позавчера. Забитой изрисованной уродскими граффити фанерой, с давно отвалившимися буквами. Которые сейчас блестели почти как новенькие над стеклянными дверями.
ШИННЫЙ ЗАВОД.
А чуть выше, на здании сразу за проходной, здоровенный плакат, на котором рядом со светлым ликом Ленина угловатыми буквами запечатлена цитата великого вождя.
«Жить как Ленин, работать как Ленин — вот завет для всех поколений!»
Не знаю, как там жил и работал Ленин, свечку, как говорится, не держал. Так что придется трактовать вольно и работать, как умею.
Я распахнул дверь и зашел в проходную.
Глава десятая. Бюрократия и бытовуха
Кроме меня в просторном холле желающих пройти внутрь не было. Логично, рабочий день начался уже давно. Четыре из пяти «вертушек» были закрыты на клюшку, в загородке рядом с пятой сидел мужичок в серой кепке, сдвинутой на затылок, и читал газету «Новокиневский шинник». Над барьером, преграждающим бесконтрольный вход на звод, висел длинный жизнерадостный транспарант «Ударной рабочей смены, товарищи!»
Я остановился посреди холла. Не то, чтобы как дурак, просто для меня-то это была практически ожившая история. Моя жизнь сложилась так, что попадать на заводы в детстве мне как раз не случалось. Правую стену проходной украшало каменное панно с двумя героического вида рабочими, один из которых держал на вытянутых руках колесо, а второй простирал руку в сторону входа на завод. Левая стена была застекленной, с парой окошечек, за одним из которых маячила высокая копна химических кучеряшек.
Сбоку дверь, над дверью написано «Бюро пропусков». На полу — гранитная плитка, на потолке — длинные лампы, напоминающие рыбий скелет, в школе еще такие были. И в тишине контрольных было слышно только их мерное гудение. За барьером — двери на завод, собственно. А над ними круглые настенные часы, показывающие двадцать минут двенадцатого. И еще один плакат.
«Уважаемые товарищи! Ваше рабочее время начинается и заканчивается не на проходной, а на рабочем месте.
Сначала я выносил мозг дочери-подростку на тему "kak вести себя в коллективе", а потом вдруг оказался в 1980 году в теле четырнадцатилетнего парня. Которого родители на все лето отправляют в пионерский лагерь. Иронично. Неожиданная возможность доказать правдивость своих аргументов. Ну что, раз-два, левой-правой, "Всегда готов!", зарница, пионерская зорька! Смогу повторить?
Началась вторая смена в пионерском лагере "Дружных", а я продолжаю оставаться в теле четырнадцатилетнего Кирилла Крамского. Обычного подростка в обычном тысяча девятьсот восьмидесятом году. Обычный взрослый из двадцатых годов двадцать первого века. Уже немного освоился и даже начал получать удовольствие от так странно сложившихся обстоятельств.
Меня предали те, кому я доверял больше, чем себе. Мое имя вычеркнули со страниц истории, а уста мои замкнули чарами, чтобы я никогда не смог рассказать правду о той смуте. Весь мой род приговорили к смерти, но мне достался приговор более жестокий — ЖИЗНЬ. Я должен был жить и безмолвно наблюдать, как Российская Империя существует без меня. Но я не сдался. Я ждал почти полвека, чтобы получить возможность отплатить предателям той же монетой. Могущественная сила отправила меня на сто лет назад, в тело одного из моих родичей.
Однажды в какой-то реальности российский император выбрал в жены не ту принцессу, и локомотив мировой истории покатился по совершенно другим рельсам… Я вернулся в Петербург, отслужив три года по контракту. Вот только привыкнуть к прежней жизни у меня не вышло. Так что я сел на поезд и поехал в Сибирь. В поисках новой жизни или нового себя. По дороге неведомый стрелочник отправил мой вагон по другим рельсам и в совершенно другую реальность. Нет, поезд привез меня в Сибирь. Только Сибирь оказалась совсем другая.
Астронавт Ларри Штар медленно умирает в космическом госпитале на орбите Марса. Ларри мучает тайна гибели отца и миссии «Марс-2061», которой тот руководил. В мире, где человек передал искусственному разуму свое исконное право давать имена и названия всему, что встречает, любой смельчак, противостоящий системе, подлежит уничтожению. Ларри хочет доказать причастность правительства к гибели миссии, но у него мало времени…
В учебном пособии рассмотрены такие вопросы, как определение масштаба карты и сторон горизонта, ориентирование по звуку и свету, особенности определения местоположения ночью, что позволяет выбирать правильное направление движения в природной среде. Учебное пособие предназначено для спортсменов, туристов, работников объектов туристской индустрии. Пособие подготовлено при сотрудничестве с ЧОУ ДПО "Учебный центр "Академия безопасности".
Жизнь до отъезда в США описана автором в мемурах "Моя наша жизнь". Прожив в США более 20 лет, автор на основании личного опыта сравнивает типичные жизненные ситуации, как они бы выглядели в США и России, особенности поведения, социальные аспекты и общее биополе обеих стран. При этом сравнивается только то, что поддается сравнению, без намерения ставить отметки, где лучше. Все фото – из архива автора.
Период испанских Габсбургов называют «Золотым веком Испании». В 1700 году со смертью Карла II Околдованного, одного из самых инфантильных, слабых и измученных болезнями императоров, золотой век закончился, пришедшая на его смену изнурительная война за испанское наследство разорила некогда великую империю. Сейчас мы постараемся ответить на следующие вопросы: Кто и почему “околдовал” императора Карла II? К чему приводят кровосмешения в родословной? Как бесплодный, инфантильный наследник престола развязал крупный европейский конфликт начала XVIII века?
Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо - от Швеции и Финляндии до Казахстана. Политологи называют эту стратегию кольцом Анаконды... Приведем лишь несколько фактов: Прибалтика, Польша, Румыния, Болгария и Молдавия проводят массовые учения НАТО с участием западноевропейских военных; на саммите НАТО в Варшаве принято решение о размещении постоянного контингента в вышеуказанных странах...
Для нашего человека не существует невыполнимых задач. Надо помочь старушке и изгнать из квартиры разбуянившийся полтергейст? Легко…