Звезда победы - [3]

«Значит, помнит обиду», — подумал Фомичев.

В полутемном высоком помещении обогатительной фабрики всюду слышалось журчание воды, тяжелые всхлипы, булькание и нестихающий глухой грохот дробилок. Пахло сыростью, едва уловимым ароматом смолы. Из четырех секций одна не работала. Дежурный, попавшийся им у входа, маленький, толстенький инженер Гринев, с блестящими черными волосами, похожий в своем светлосером халате на врача, держа руки в карманах, обстоятельно и спокойно рассказывал, что четвертая секция остановилась часа три тому назад: поломалась шестерня насоса, запасной на фабрике не оказалось. Главный склад закрыт, и он, Гринев, никого из механиков цеха и завода не может найти.

Фомичев молча слушал Гринева. Он с трудом сдержал себя, не оборвал его. Уж очень спокойно вел себя этот чистенький инженер. А он все говорил и говорил, обращаясь то к Фомичеву, то к Марине Николаевне, словно искал и у нее поддержки, приводя мелкие и нудные подробности, как он пытался достать шестерню.

— Ладно, — оборвал его не очень вежливо Фомичев. — Пойдемте к телефону. Простого дела не можете сами решить.

Фомичев позволил диспетчеру завода, потом — начальнику обогатительной фабрики. Его не было дома — уехал на воскресную рыбалку. После долгих звонков удалось разыскать главного механика завода. Фомичев срывающимся голосом приказал ему немедленно явиться, «хоть замки склада взломать, но достать шестерню и пустить секцию».

В маленькой комнате дежурного их было только трое: Фомичев, Жильцова и Гринев. Марина Николаевна сидела за столом, просматривая записи в журнале, делая выписки. Она ни разу не подняла головы, пока Фомичев бушевал у телефона.

Принесли последний анализ медного концентрата. Главный инженер посмотрел цифры: сниженное содержание меди, повышенная влажность.

Взяла листок и Марина Николаевна. Губы ее чуть дрогнули, она хотела что-то сказать, но, взглянув на лицо Фомичева с гневно сжатыми губами и остро блестящими глазами, раздумала. «Не надо вмешиваться, все нужное скажет он сам», — подумала она.

— В чем дело? — резко спросил Фомичев Гринева, взмахивая листком.

Гринев продолжал держаться так, как будто не мог понять, отчего так волнуется главный инженер. «Ну, прямо врач! — неприязненно подумал Фомичев. — И опять ручки в карманах».

— Видите ли, Владимир Иванович, — рассудительно произнес Гринев, словно только теперь поняв, почему волнуется главный инженер, и снисходительно решив его успокоить, — металлурги нам покоя не дают. Требуют: давай любой концентрат, дашь бы плавить можно. Тут уж не до качества. Вы сами понимаете.

— Чорт знает что! — крикнул Фомичев и осекся, вспомнив о Марине Николаевне; ему стало неприятно за сорвавшееся грубое слово. — Завтра разберусь, кто виноват, — проворчал он, — а сейчас прекратите это безобразие. Вы медь в отвалы гоните, а металлургов заставляете воду выпаривать.

— Хорошо. Но завтра они зашумят.

— Я должен повторить приказ?

Теперь Гринев совсем вынул руки из карманов и скучающе осмотрел их.

Только на улице Марина Николаевна опять заговорила:

— Ночью на фабрике процесс часто нарушается.

— А разве днем этого не бывает?

— Однако ночью не только на обогатительной фабрике, но и во всех цехах потери растут. Это не случайно.

Он промолчал.

На колошниковой площадке ватержакетного цеха Жильцова и Фомичев пробыли час.

Тоненько позванивали электровозы, железобетонная площадка содрогалась, когда по ней проходили тяжелые, груженные рудой, коксом и флюсами составы вагонеток. Рабочие надевали респираторы и подходили к печам. Очередная порция материалов засыпалась в печь; из нее вырывались клубы сернистого газа. Марина Николаевна, не отнимавшая носового платка от лица, старалась держаться подальше от печей, но это мало помогало: слезы туманили ей глаза, она с трудом удерживалась от кашля.

Старший сменный мастер Иван Анисимович Кубарев стоял возле главного инженера, вытирая платком мокрый, в крупных морщинах лоб. Лицо у него было угрюмое, говорил он низким голосом, часто прокашливаясь:

— Замучились, Владимир Иванович! Беда ночью. Что я могу поделать? Печи остановить? Днем работали шесть электровозов, а у меня четыре. Так почти каждую ночь. Не соблюдаем шихтовку, Владимир Иванович. Вот отчего растут наши потери меди. Транспортниками надо заняться. До каких пор так работать будут? Перед людьми стыдно. Обязательство выполнять перестали.

Фомичев смотрел на усталое, угрюмое лицо мастера и думал: больно, тяжело Кубареву. Ведь он хороший мастер, старый рабочий, парторг цеха, а вот ничем сейчас он не выделяется в соревновании среди других.

— Надо, Владимир Иванович, транспортников наших подтянуть, — продолжал Кубарев. — Заставьте их точно графики соблюдать. Немчинов-то скоро выйдет?

— На той неделе.

— Тоже ему не радость: завод пошатнулся. Понимаю, — сочувственно добавил он, — вам одному за всем не углядеть…

Он жалел Фомичева.

— Как у меня от газа голова разболелись! — пожаловалась вдруг Марина Николаевна искоса посмотрев на Фомичева; может быть, она заметила, что старый мастер жалеет главного инженера?

— Я иду дальше! — с вызовом сказал Фомичев Марине Николаевне. — Хотите составить мне компанию? Или вы домой?