— Это не я догадался, это — известное китайское кушанье. Только в Китае его делают самым знатным людям… там знатные вообще любят очень вкусно поесть. Потому и готовить они мастера, только в Китае часто вообще непонятно, что ты ешь: мясо, рыбу или просто овощи. А у японцев — наоборот: все, что не рис, это рыба. Но в разных странах все по-разному: в Аргентине, например, мясо для крестьян — самая затрапезная еда, а вот хлеб обычный пшеничный — лакомство…
— А я читала, что французы вообще лягушек кушают…
— И улиток тоже. Но то французы… хотя и у них есть очень вкусных кушаний изрядно. Да что там — в любой стране, разве что Англию не считая, вкусной еды много придумано. Можно несколько лет разные вкусности готовить, ни разу не повторившись.
— И вы все такие кушанья знаете как готовить?
— Нет, конечно. Но с сотню, пожалуй, сготовить смогу. Не сейчас, когда поправлюсь окончательно.
— А вы книжку напишите, как все эти кушанья готовить! Госпожа Федорова, думаю, такую книжку и издать захочет.
— Лера? То есть Валерия Ромуальдовна? Наталья, будь я не таким слабосильным, я бы вас тут же расцеловал — такую хорошую мысль вы мне подали. Вот только, как Яков Валерианович говорит, гулять по улице смогу — и к ней тут же зайду, обсудить издание.
— Так зачем же ждать-то? Тут до типографии ее и полверсты не будет! Нюша, там свинины хватит, чтобы завтра такую же сготовить? Мы ее пригласим отобедать, заодно и обговорите все…
— В этом случае, думаю, одной свининой не обойтись…
Ромуальновна женщиной была отнюдь не глупой, а ее деловой хватке позавидовал бы и Скрудж Макдак: во время состоявшегося через три дня обеда будущему миллиардеру удалось у нее выторговать пятнадцать копеек с экземпляра, да и то начиная с двухсотого. С другой стороны, это все же было в пределах нынешних расценок: пятнадцать процентов начинающему автору получать все же неплохо — учитывая, что всяким Толстоевским платили примерно десять, хотя и с гораздо больших тиражей. Причем — уже после того, как мы обо всем договорились — Лера сообщила, что она собирается напечатать две тысячи двести экземпляров, а гонорар отдаст сразу как тираж отпечатают, то есть примерно через месяц после того, как она получит от меня двести рецептов. С одной стороны — уж больно дофига она хочет, а с другой — это ведь работа на месяц-два (по ее прикидкам) или на неделю максимум (по моим), так что жизнь-то, похоже, налаживается!
Слава богу, быстро писать я уже научился — давно мне клавиатура под руки не попадалась. А еще писать я научился все же разборчиво — иначе ни рабочие, ни инженеры не смогли бы ничего по моим "эскизам" сотворить. Напрячься, конечно, пришлось: в час у меня получалось записать разве что четыре рецепта. А через день у меня их было записано уже штук сорок… если отдельным рецептом считать паровой рис.
За две предыдущих жизни поел я всякого немало. И при нужде мог, вероятно, и сготовить вполне прилично не одну сотню блюд международной кухни. Жареные бананы, например, или, скажем, сладкое печенье из орехов бразильской араукарии. Не говоря уже о шоколадной пасте на пальмовом масле или обычном американском масле ореховом — которое и не ореховое, и не масло. Но если такие рецепты поместить в русскую книжку, то благодарные читатели ведь автора отловят и побьют, сочтя ее изощренным издевательством. Так что знатного кулинара из меня сейчас не получится — по крайней мере до тех пор, пока на русских прилавках не окажутся в изобилии бананы "плантино" и араукариевые шишки.
Жалко… ведь ничего более тяжелого, чем ручка (про ложку я не говорю, речь об орудиях труда идет) мне пока не поднять. Остается лишь сидеть и наблюдать за стремительным ростом высаженных на грядки семян… И неожиданно я вспомнил о замечательных и очень быстро растущих растениях. О которых просто необходимо поведать человечеству — естественно, за некоторую сумму. Нет слов, как важно это поведать. Точнее, слова есть и даже много.
Очень много слов. Но давно уже день был длиннее ночи, а для ночного времени люди лампы придумали — и за три дня рукопись была подготовлена. Красивая рукопись: почти двести страниц, заполненных красивым "архитектурным" шрифтом, разбавленным вполне пристойными рисунками. Не в смысле порнографии, а в смысле… спасибо огромное Сильвестру Медякову, научившему меня прилично рисовать.
И это рукопись я писал уже своей гелевой ручкой: быстрее и рисовать удобнее. Вот только ручка моя на этом приказала долго жить. Я, конечно, знаю, чем ее можно было бы заправить — Камилла же не просто так завод этой хлоруксусной кислоты строила. У меня пока завода такого нет, но недалеко стоит такой прекрасный город, как Казань с его Казанским университетом… однако это потом.
Рукопись Федоровой я отнес лично. "Прогуливаться" у меня, правда, пока не получалось, но пройти три сотни метров под руку с Натальей — почему бы и нет? Если эта женщина в одиночку меня перекладывала с кровати на топчан, пока я валялся подобно "спящему красавцу", что для нее человека за руку поддержать? Тем более, что она до сих пор, невзирая на все мои "заслуги", все еще считала меня "пациентом"…
