Звезда Парижа - [9]

Для Филиппа это было пыткой. Он сразу понял, что она приехала и ведет себя так только затем, чтобы заставить его ревновать.

Она преследовала все ту же цель: представление ко двору. В разговоре Адель, смеясь, призналась, что недурно поет, и туп же Эдгар Ней, прижав руки к сердцу, упал перед ней на колени:

— Спойте, несравненная Адель! Спойте, наградите нас хотя бы этим!

— Наградить? За что?

— За преданность! Нет никого преданнее нас! Спойте, не то мы все падем на колени!

Несколько голосов подхватили: «Все! Все!» Филипп подался вперед, чтобы остановить то, что он считал форменным безумием, ведь петь перед полупьяными офицерами — это позор, это полное бесстыдство, но Адель уже поднялась, и он услышал ее голос.

— Нужна хотя бы гитара. Кто из вас подыграет мне, господа?

То, что она делала потом, можно было бы назвать танцем Иродиады. Что-то всколыхнулось в гостиной, едва послышался первый звук ее голоса — хрипловато-выразительного, сильного, страстного. Она исполняла испанский романс, подаренный ей Филиппом совсем недавно, но хотела не только петь, но и танцевать. Чьи-то руки услужливо подхватили ее, одним грациозным движением она оказалась на столе — высокая, гибкая, невыразимо красивая. Каждое движение ее было словно зов плоти. На нее смотрели немигающими взглядами, все вокруг умолкло, пока она пела и бешено отплясывала, как танцовщица, исполняющая фламенко, умолк даже неумелый гитарист, посчитав, что своей козлиной игрой только мешает происходящему.

Неистово стучали ее каблучки, развевались и взлетали легкие алые юбки, обнажая ноги до самых колен, билась на изящной спине душистая волна волос, сияли ее белоснежные зубы, изгибались стройные руки, она словно дразнила каждым движением, лукавой улыбкой, а платье ее было таким воздушным, что казалось, еще миг — и она выскользнет из платья. У каждого, кто смотрел на нее, громко стучало сердце; Филипп, глядя на Адель, испытывал невероятную смесь дикого возбуждения и яростной ревности. Зрелище было таково, что даже он не осмеливался его прекратить, а художник Эжен Лами, сидевший в углу, разыскал карандаш и клочок бумаги и теперь лихорадочно набрасывал то, что видел.

Раздался шквал аплодисментов, едва она закончила. Офицеры толпой окружили стол, не давая ей сойти, разгоряченные, распаленные вином и похотью, они все имели какие-то фантазии и каждый, казалось, хотел прикоснуться к Адель, почувствовать, какая у нее кожа, — ей целовали руки, локти, подол платья.

— Какая женщина, господа!

— Это дьявол в юбке! Какая красавица!

— Невероятный голос! Она любого сведет с ума!

Вспыхнула свара по поводу того, кому выпадет счастье пить шампанское из ее туфельки. Чести этой стали добиваться офицеры с помощью денег и своеобразный аукцион был доведен до шести тысяч франков.

Адель и виду не подавала, что чем-то недовольна; догадываясь в душе, что выигравший офицер, драгун по имени Альфред де Пажоль, полагает, что платит не только за туфельку, но и за ночь, она тем не менее не намерена была давать ему ничего подобного. Грациозным движением она швырнула обе свои туфельки в толпу и спрыгнула, наконец, на пол, не забыв взять заработанные шесть тысяч. Пока офицеры пили шампанское и вырывали друг у друга ее обувь, она скрылась, полагая, что своей цели добилась: разозлила Филиппа и получила оглушительный успех среди светской публики. Такое никогда не могло быть лишним.

Ее уход был удачен еще и потому, что на стол взобралась сочная, красивая, черноволосая проститутка в одном корсаже и нижней юбке, вульгарная, но веселая и энергичная. Одним движением сбросив с себя юбку, она закричала:

— Подумаешь! Тоже мне! Я сумею не хуже, смотрите!

Ее приветствовали громким возгласом и смехом. Адель поднырнула под чью-то руку и исчезла, унося с собой деньги.

4

Филипп явился на Вилла Нова спустя два дня, раздосадованный, оскорбленный, полный упреков. Адель встретила его, сидя у туалетного столика и пудря щеки.

— И эта женщина просила меня представить ее ко двору! — произнес он.

— Эта женщина? Что вы хотите этим сказать, мой милый?

— Женщина, которая танцует для пьяной солдатни! Что вы думали, когда делали это? О вас пошла ужасная слава. Как вы себе представляете появление перед королем и королевой после того, что совершили? При дворе не принимают проституток!

— Проститутка — это моя профессия, принц, и когда я вам высказала свою просьбу, я была не более проституткой, чем сейчас.

Она обернулась к нему и любезно пояснила:

— Во-первых, мой драгоценный Филипп, я танцевала не для солдатни, а для офицеров. Во-вторых, что вы думали сами, когда пригласили меня на оргию? Я проститутка, и я не потупляю глаза, когда вокруг совершается что-то нескромное. В-третьих, если вы снова скажете мне, что еще ничего для меня не сделали, я смогу лишь снова разыграть приступ мигрени, ничего более.

Филипп, побелев от гнева, в сердцах швырнул ей запечатанный пакет:

— Берите, мерзавка! Но если вы возьмете себе это за правило…

Она со смехом распечатала конверт. Там оказалось приглашение ко двору, отпечатанное золотыми буквами.

«Его величество король, — прочитала она весело, — и ее величество королева Мария Амелия любезнейше приглашают мадемуазель Адель Эрио провести четыре дня при дворе, находящемся в замке Нейи».