Звезда Парижа - [46]

— Пять тысяч. — Морис с искаженным лицом протянул ей купюры, взятые из дома.

— Но, мой милый, всем ведь известно, что я отдаюсь за сто тысяч, а вы мне остались кое-что должны за прошлый раз. Это просто смешно.

Он должен был бы возмутиться. Но желание забыться, испытать то дикое шальное блаженство, что он пережил в прошлый раз, было сильнее всего на свете… Морис подумал, что отдаст что угодно — деньги, дом, даже честь — за час такого забытья, пожертвует всем, лишь бы его не томили. Задыхаясь от нетерпения, он произнес:

— Я принесу. Позже… Непременно. И еще я хотел бы, чтобы вы ответили на один вопрос…

Адель рассмеялась.

— В кредит? Забавно! Признаюсь, никогда мне еще не доводилось обслуживать кого-то в кредит! — Посерьезнев, она добавила: — Так и быть, я пойду вам навстречу.

Только, разумеется, теперь уж вы напишите мне вексель.

— На сколько?

— На сто двадцать тысяч.

— Это почему же столько?

Она пожала плечами:

— За прошлый раз и за этот… Положим, в прошлый раз целой ночи я вам не подарила, этим и обусловлена скидка. Для всех существуют одинаковые цены. Почему же вы думаете, что вы особенный?

— Вы просто… просто мерзавка. Я еще не встречал таких.

Она спокойно произнесла:

— Стало быть, вы мало видели в жизни. Впрочем, многие мужчины ведут себя странно… они почему-то полагают, что удовольствия, которые я для них не жалею, ничего не стоят. — Она улыбнулась: — Да, это правда ничего не стоит, но только с женой… Подходит вам это, Морис? Или вы, идя сюда, надеялись на что-то более острое, пряное и пикантное?

Ему сдавило горло. Он насилу произнес, что согласен.

— Отлично. Жюдит поможет вам подписать вексель, а потом, — глаза Адель улыбались, — вы, мой друг, окунетесь в настоящую пучину блаженства, это я вам обещаю.

Она медленно двинулась в сторону зала, но голос Мориса остановил ее.

— Подождите, — сказал капитан д'Альбон, — есть кое-что еще…

— Ах да! Вы говорили о каком-то вопросе. Что за вопрос?

Она смотрела на него внимательно и любезно, всем своим видом выражая преувеличенную предупредительность.

— Там, в банке, вы играли комедию?

— В банке? — переспросила она…

— В банке Перрего. Признайтесь… вам ведь не нужны были деньги?

Она насилу удержалась от смеха.

— Боже мой, Морис, неужели деньги могут быть не нужны? Конечно, они нужны были и мне, но не так срочно, как я говорила.

Снова сбитый с толку ее вызывающей, бесстыдной откровенностью, Морис сдавленным голосом выговорил:

— Почему же… Почему вы так много лжете?

После этих слов, она, казалось, уже не могла сдержаться и рассмеялась так, будто ничего нелепее этого вопроса в ее понимании и быть не могло. Смеясь, она даже ухватилась рукой за стол, чтобы не упасть.

— От лжи зубы белеют, милостивый государь! — произнесла она, задыхаясь от смеха. — Зубы белеют! Вы этого не знали?

Для того, чтобы заплатить ей и иметь возможность еще раз вкусить блаженства, Морис заложил свое капитанское жалованье до сентября 1837 года, и с этого момента его обуяло какое-то безумие мотовства. В нем открылся совершенно новый человек, желающий удовольствий и живущий ими.

Он существовал, как в тумане, и если осознавал иногда, что поведение его безумно, то не мог с собой справиться. Он хотел жить именно так! Может быть, слишком долго он себя сдерживал, и теперь его буквально сжигала лихорадка. Морису не хватало теперь одной женщины. Каждый день или почти каждый день он выходил на улицу, зная, что к нему, молодому, импозантному и состоятельному военному проявят интерес девицы, и мгновенно поддавался на заигрывания первой же из них, а порой и сам рыскал по улицам, как дикарь, цепляясь чуть ли не ко всем встречным гризеткам — авось какая-то из них согласится. Но к концу недели Адель, как идол, как проклятье, снова начинала неудержимо привлекать его, он по-прежнему увязал в ее сексуальных чарах и шел к ней, сожалея только о том, что у него нет средств проводить с ней втрое больше времени. Лишь она давала ему полунаркотическое чувственное забытье, возможность чувствовать себя сверхсильным и удовлетворенным. После ночи, проведенной с ней, была физически счастлива каждая клеточка его тела. Адель вдыхала в него новую жизнь. Давала силы. Делала ненасытным. И, хотя она сама как человек была ему глубоко безразлична — он ведь даже не задумывался, сколько у нее таких, как он — Морис не мог без нее потому, что только в ее власти было дарить ощущения, которые невозможно было забыть.

Морис д'Альбон, прежде такой сдержанный, бросился в пучину разврата, — таково было мнение всех, кто его знал. Только в семье еще ничего не понимали. Правда, начинали догадываться, что не так. Катрин поневоле стала замечать, что ее муж почти не бывает дома, а когда он стал пропускать ночь за ночью, она встревожилась. Однако молодая женщина чувствовала себя не настолько своей в доме д'Альбонов, чтобы позвать кого-то на помощь. Она не жаловалась даже свекрови, ибо та холодно относилась к ней. Но вскоре и сама графиня д'Альбон как-то за завтраком выразила свое удивление.

— Странно, Морис. Очень странно. Если не ошибаюсь, уже второй месяц, как ты не приносишь жалованья?