Звезда Парижа - [40]

Самые недвусмысленные намеки срывались с ее нежных розовых губ, таких соблазнительно полных, и у Мориса холодок пробежал от поясницы к бедрам. Это было черт знает что такое: у него, капитана гвардии, от слов этой ничтожной девицы багровело лицо и мучительно-сладостные видения проносились перед глазами.

Он уже раздевал ее взглядом, видел ее голой, а она смотрела на него, и в глазах ее был смех, будто она догадывалась обо всем, что он думает.

Морис откашлялся и попытался вернуть разговор в деловое русло.

— Признаюсь, мадемуазель, мне довольно странно слышать такое. Среди дам, знаете ли, как-то не принято… вести такие речи.

— Среди дам? Мой дорогой Морис! Но в том-то и преимущества моей профессии. Я, по крайней мере, сохраняю право говорить откровенно.

— Я хотел бы получить деньги, — прервал он ее.

Она улыбнулась:

— Давайте вексель.

Морис выложил сложенный вексель на стол. Адель кивнула, снова поворачиваясь к сейфу, не переставая болтать, будто деньги ее вовсе не волновали.

— У женщин моей профессии есть много особенностей, дорогой капитан, оттого мы так и привлекательны… Вы пытались обидеть меня, когда я спросила, почему мужчины предпочитают меня своим женам. Ну так вот, сейчас я вам скажу правду.

Она обернулась к нему, зубы ее белоснежно поблескивали в улыбке.

— Один мой друг сказал, что жена — это трапеза, приготовленная на углях, простая и пресная, а куртизанка… о, это творение знаменитого кулинара, скажем, Карема или Моне, затейливое, загадочное, притягательное и поданное под соответствующим соусом…

Понимаете меня? Надо уметь себя подать, показать в себе женщину, а ваши жены и, увы, ваша Катрин предпочитают это скрывать… Разве я не права?

— Я уже говорил вам, что не хочу упоминать о Катрин. Это женщина, достойная всяческого уважения.

Будто не слыша его, Адель непонятным тоном продолжала:

— Странные обычаи господствуют в нашем обществе — можно сказать, просто варварские. Браки устраиваются каким угодно способом, только не естественным, мужчины женятся на девушках, понятия не имея, что они представляют собой как женщины, даже не переспав с ними перед свадьбой. На мой взгляд, ничего нелепее и быть не может. Ведь не покупаете же вы обувь, не примерив ее для начала и не выяснив, подойдет ли она вам. Вот отчего так много мужчин у меня по четвергам. Да и я сама тщетно ищу мужчину, который подошел бы мне — да-да, перебираю целую кучу, а никак не найду.

Такое могла бы говорить девка из борделя, грязная и вульгарная, но подобных речей от женщины, одетой богато и принимающей посетителей в чудесном кабинете, Морис, ей-Богу, никогда не слышал. Резкость, бесстыдная откровенность ее слов даже как-то притуплялась, и капитан невольно подумал: «А ведь есть крупица здравого смысла в том, что она говорит», но, по правде сказать, не эти мысли занимали его сейчас.

Он только видел, как движутся ее тубы и жадным, лихорадочным взором наблюдал, как при каждом вздохе натягиваются кружева у нее на груди. У него пересохло во рту, кровь стучала в висках и, стыдясь собственного возбужденного состояния, презирая себя за него, он проговорил, чувствуя себя, как в тумане:

— Мне трудно судить. Всё это слишком тонкие вещи…

— Тонкие? Морис! Неужели у вас с Катрин было иначе?

Она подалась вперед к нему: голос ее звучал уже совсем близко, всеми порами кожи он чувствовал ее аромат. На миг всё расплылось у него перед глазами, осталось только ее лицо, и тут Адель, не давая ему опомниться, с придыханием прошептала:

— А что, если вы и есть тот мужчина, ради которого я ворошила всю кучу? Признайтесь: не хотелось бы вам это проверить?

И, пока она произносила эти слова, ее белые проворные руки ловко рванули в сторону вексель, лежащий на столе, и за какую-то секунду бумажка исчезла в складках ее одежды. Морис, ошеломленный тем, что произошло, не мог бы даже сказать, куда Адель ее дела: спрятала ли за корсаж или в какой-то потайной карман. Факт был налицо: она украла вексель. Украла нагло, беззастенчиво, и продолжала смотреть на него, дерзко усмехаясь.

— Мне не нравятся такие шутки, — произнес Морис.

Адель не ответила, попыталась отпрянуть назад, но он схватил ее за руку и сдавил так, что она вскрикнула. Он испытал почти животную радость, причинив ей боль. Всё его тело отозвалось на это чувство, и его мужской плоти стало тесно в брюках.

— Отдайте, — произнес он, наслаждаясь испугом, который заметил, в ее глазах.

Адель поначалу вправду была испугана. Раньше она как-то не подумала, насколько выше, крупнее и сильнее ее этот капитан исполинского телосложения, но, инстинктивно угадав, что события развиваются правильно, она не поддалась страху и с упрямством покачала головой… Не выпуская ее руки, больно сжимая ее запястье, Морис рванул ее к себе. Его охватила в этот миг злость, и хотел он только одного: отобрать у этой мерзавки вексель.

— Отдайте, не то мне придется применить силу.

— Силу? Обожаю это. Я, возможно, только об этом и мечтала!

У него была догадка, что бумага исчезла где-то в ее рукаве… Морис принялся обыскивать ее. Она, задыхаясь, вырывалась, и непонятная, странная улыбка не сходила с ее губ. Сначала он пытался действовать осторожно, даже щадить ее женскую стыдливость (хотя о какой, к черту, стыдливости могла идти речь?), но эта ее улыбка разозлила его, придала азарта и возбудила. Она защищала руками грудь, словно подсказывала, что вексель находится за корсажем.