Звезда Лапландии - [2]

— Что ты говоришь? Ты видел медведя?

— Да, мне повстречался медведь. Едва не сбил с ног.

— Что он, так быстро бежал?

— У-у-у, несся, как пуля! Это вы, видать, его так напугали.

Мы переглядываемся. Уголки рта у Эйно выражают недовольство, Альфред почесывает подбородок. Дальнейшая погоня теперь бесполезна. Медведь наверняка нас учуял. Или, быть может, услышал. Теперь он промчится без остановки много километров подряд.

— Присаживайся, Микко, — говорит Альфред. — Мы как раз сварили кофе.

Микко опускается на траву. Время от времени он кидает на меня любопытный взгляд. Заметив это, Эйно, объясняет:

— Этот чудак швед, он приехал фотографировать медведя.

Микко смотрит на меня испытующе.

— Гм, — говорит он, — если тебе надо снимать медведя, можешь пойти со мной. Я почти каждый день встречаю медведей.

Эйно и Альфред хохочут. Эйно протягивает Микко свою чашку и наливает в нее кофе. Потом спрашивает, не нашел ли он свою чудесную Звезду Лапландии. Микко что-то бормочет.

— Она лежит там, где лежит. Ворам и бандитам ее не найти.

Эйно и Альфред снова разражаются хохотом, смеются как-то злорадно, бессердечно. Альфреду так весело, что он кидается навзничь в траву. Даже собака, и та пару раз громко тявкнула.

Микко сердито озирается, губы его складываются в угрюмую гримасу. От этого он становится еще смешнее, и Эйно с Альфредом захлебываются от смеха, из глаз у них катятся слезы.

Что до меня, то мне трудно участвовать в этом неугомонном веселье, оно мне непонятно. Ведь история с пропавшим корундом — трагедия, день и ночь мучившая Микко, его мечта, которой так и не суждено сбыться.

Микко держит в руках большущую чашку с кофе, еще слишком горячим, чтобы его можно было пить; рука его дрожит, и кофе расплескивается через край. У него сердитый и несчастный вид человека апатичного и разочарованного в жизни. Впалые щеки, широкий плоский нос, слегка выступающие скулы и острый подбородок с редкой бородкой. Сейчас он рассержен, и в глазах у него сверкают угрожающие искры, а несколько минут тому назад, прежде чем Альфред и Эйно стали над ним насмехаться, глаза его, были мягкими и добрыми.

Я просто не могу его не пожалеть. Мне кажется жестоким подтрунивать над ним. И чтобы как-то сгладить злорадный и бездумный хохот моих спутников, я осторожно говорю:

— Да, обидно вышло с этим редким камнем. Но ты его в конце концов найдешь.

Микко бросает на меня благодарный взгляд и начинает отхлебывать кофе. Когда те двое наконец угомонились, он обращается ко мне с вопросом:

— Ты о нем слышал?

Я утвердительно киваю головой.

Микко что-то весело напевает. Сделав пару больших глотков, он смотрит мне прямо в глаза и говорит очень серьезно:

— Мой корунд — самая большая и самая прекрасная Звезда Лапландии. Ты верно говоришь, я обязательно ее найду. Я это точно знаю.

Эйно фыркает. Альфред разражается приступом кашля.

Выпив пару чашек кофе и поговорив о том, как трудно рыбачить в этой реке, Микко поднимается, чтобы идти дальше. Его пустой рюкзак уныло висит на спине. Уходя, он поворачивается ко мне и говорит:

— Приходи как-нибудь. Я могу показать тебе медведя.

Когда я спрашиваю, где он живет, Микко теряется и ничего не отвечает. Глаза его бегают. Наконец он бормочет:

— Где я живу? Да здесь, вдоль реки, видишь, вон там в лесу. У меня нет постоянного места, я сплю и ем там, где мне больше понравится. — И он исчезает в кустах.

Мысли мои часто возвращаются к Микко. Его судьба меня сильно волнует, хочется встретиться с ним наедине, послушать его собственный рассказ о запрятанной Звезде Лапландии. К тому же ему явно везет на медведей, и он наверняка лучше других поможет мне сделать хорошие снимки.

Неделю спустя я снова отправился в глухие места в верховья Васкийоки. Местность я знал довольно плохо и слышал, что охотничьих домиков тут совсем немного, да и найти их бывает нелегко.

— Если будешь держаться тропинок, то всегда выйдешь к домику или к хорошему месту, где сможешь переночевать, — учили знатоки.

Но такой совет неудачен, я это знал по собственному опыту. Ведь лучшие тропы в лесу чаще протоптаны оленем и могут вдруг теряться в траве. Полагаться в этой глухомани на карту тоже не всегда возможно — на ней нанесены лишь крупные лесные дороги.

Целых два дня я бродил близ реки. Местность там совсем закрытая — заросли, топи, болота, низкорослый лесок. Крупных высот нет, и это затрудняет ориентировку. Тропинок тоже было мало, а те, что удавалось обнаружить, вскоре скрывались в вереске и через пару километров исчезали совсем. Зато медвежьего помета и медвежьих следов было хоть отбавляй, а на озерах и небольших водоемах я видел много гусей и лебедей-кликунов. Фотоаппарат в полной готовности постоянно висел у меня на груди.

К счастью, стояла теплая и ясная погода. Чувствуя усталость, я находил сухой клочок земли, опускался на хрустящий олений мох и спал часок-другой. Проголодавшись, ловил форелей и, разведя небольшой костёр, зажаривал их на вертеле. Я наслаждался природой и жизнью, проблемы и загадки завтрашнего дня меня совсем, не волновали.

Я старался держаться поближе к реке. Кое-где берег был песчаным, и тут всегда можно было обнаружить чьи-то крупные следы. Но определить, кому они принадлежали — медведю, оленю или человеку, — было не так-то просто, ибо ветер с дождем превращали их в бесформенные ямки.