— Держи в горизонтальном положении, смотри не урони!
Сам взял штатив, и мы вышли из предбанника.
Он полез на крышу устанавливать штатив, а я остался с трубой внизу.
Вечер был тихий, такой теплый, ласковый… В черном небе мигали яркие звезды, их было много-много! И где-то там далеко-далеко есть звезда, про которую еще никто на всем белом свете не знает, а мы с Генкой первые откроем ее. Вот будет здорово! Мне так охота стало посмотреть через трубу на небо, что я не вытерпел и, тайком от Генки, направил трубу вверх и глянул. От удивления чуть не выронил трубу из рук! Луна была такая здоровущая и так близко от меня, что ее хоть рукой хватай.
— Готово, — сказал Генка на крыше.
И я опять как ни в чем не бывало стал держать трубу в горизонтальном положении.
Генка спустился на землю, взял у меня из рук трубу и снова полез на крышу. Трубу он тоже держал обеими руками в горизонтальном положении. Так подниматься ему было неудобно, и он, осторожно переставляя ноги с одной ступени на другую, изо всех сил старался держать равновесие.
Лестница была выше крыши на две ступеньки. Перелезть через них с занятыми руками Генке было трудно, и он с предпоследней ступеньки широко шагнул сразу на крышу, но потерял равновесие. Он еще не упал, но уже понял, что обязательно упадет, и успел крикнуть мне:
— Держи телескоп!
Трубу я успел поймать, а Генку поддержать не успел. Он кубарем скатился по лестнице и брякнулся на землю, Сам еще лежит, а уже спрашивает меня:
— Телескоп цел?!
— Цел, — говорю. — А ты сам-то цел?
— Ребра все поломал, — стонет он.
— Все до одного?!
— Может, какие и уцелели…
Он кряхтел и морщился, даром что терпеливый.
— Наука без жертв не обходится, — наконец простонал он и грустно-грустно добавил; — Торжественное открытие обсерватории отменяется.
— Конечно, — согласился я, — какое уж тут торжество, если у тебя все ребра поломаны!
— Теперь когда из больницы выпишусь, тогда и откроем, — говорит, а сам все морщится и тихонько стонет.
— Отнеси телескоп на стол, — приказывает мне. — Потом лезь на крышу, сними штатив, не загреми, как я.
Потом мы сняли лестницу, положили ее в сторону и молча разошлись по домам. Мне жалко было Генку, и злость взяла: не мог вовремя удержать друга.
На другое утро мы пошли в больницу. Доктор осмотрел Генку от макушки до пяток, вертел, крутил, мял, щупал, потом сказал:
— Ребра, к счастью, у тебя остались все целые. А синяки и ссадины только украшают настоящего мужчину.
Мы здорово обрадовались и весело зашагали домой.
С радости Генка даже хромать перестал. Теперь нам осталось только открыть звезду Генгера.
