Звезда доброй надежды - [77]

— Господин полковник, я вынужден вам заявить, что не могу согласиться с вашим предложением.

Он прилагал все усилия, чтобы сохранить спокойствие, но движения его были нервными и беспорядочными. Он чувствовал угнетающее молчание и ощущал на себе сверлящие взгляды окружающих его перепуганных людей. Особенно явственно он чувствовал со спины суровый взгляд полковника Голеску. В ногах появилась свинцовая усталость, сердце забилось неровно и быстро, вся кровь прилила к голове. Ему показалось, что принятое им сейчас решение в конечном итоге приведет его к полному краху.

Священник Георгиан, перелезая через койки, подошел из глубины комнаты, недоуменно взял его за руку:

— Что с тобой, сын мой? Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

Майор Харитон тоже пробурчал что-то невнятное, будучи не в состоянии понять поступок Андроне, особенно если совершался этот поступок без предварительной договоренности. Только что Андроне сам отказал майору в праве избавиться от тирании Голеску, хотя причин для освобождения у майора было немало.

Андроне резко воспротивился попыткам остановить его, истерично закричав:

— Оставьте меня в покое! Это мое дело!

Он стоял лицом к лицу с Голеску, набросив шинель на плечи, так как у него уже не было сил надеть ее как следует. Одной рукой он мял шапку, другой стягивал ремни ранца, в который были запиханы его нехитрые пожитки.

— Ну и?! — сдержанно преградил ему путь полковник.

Было трудно выдержать его острый взгляд, проникающий в самые заветные глубины человеческой души. Тем более что в нем самом таился инстинктивный страх, что он сам, по своей воле, идет на смерть.

— Это все, — сумел он прошептать. — Ухожу!

— Вы убеждены, что все обдумали?

— Я в полном уме. И если хотите знать правду, я все обдумал давно.

— А со мной вы посоветовались?

— Я не знал, что обязан консультироваться с вами по проблемам своей собственной жизни.

Он обошел Голеску, но тот схватил его за воротник шинели.

— Младший лейтенант Андроне! — В голосе полковника послышались нотки просьбы и обиды. — Мы потеряли Зайню, доктора Хараламба. Может быть, потеряем еще людей. Но почему мы теряем именно вас?

— Потому что я считаю себя свободным человеком и имею право сам выбирать себе дорогу.

— Попирая воинскую дисциплину, воспитание, которое всегда делало вам честь?

— Пустые слова, господин полковник!

— Так знайте, что я буду ненавидеть вас больше, чем других. Я уничтожу вас с такой беспощадностью, которую никто от меня еще не испытывал.

— А я не боюсь этого.

— Не думайте, что трибунал, о котором вы слышали, будет фикцией, а приговоры — простыми иллюзиями.

— Огородное пугало это, господин полковник! Не верю в ваши бредни. Германия проиграла войну. Будущее за антифашистами. Счастлив тот, кто поймет это сейчас!

— Значит, по конкретным соображениям переходите к ним?

— Прошу вас, не оскорбляйте меня. Мое сознание освободилось от всякой чепухи прошлого.

По губам полковника скользнула хитрая улыбка:

— Даже если это прошлое такое, как у вас?

Невероятно, но Андроне не колеблясь ответил:

— Как бы вы ни были информированы о моем прошлом, вам не дано право меня обвинять в нем. Комиссар всегда говорил, что каждый из нас может революционизировать свое сознание в условиях непосредственного контакта с советской действительностью. А почему бы вам не допустить, что это мог бы сделать и я?

Десятки офицеров, повернув головы, смотрели в их сторону. Вокруг них образовалась небольшая толпа усталых, мрачных людей, молча наблюдающих, как рушится единство румынских пленных. Андроне смутил лишь раздавшийся за спиной голос Харитона:

— Врет он! Я его хорошо знаю! Клянусь, врет!

Но на лице Андроне не дрогнул ни один мускул. Он лишь медленно повернулся и холодно произнес:

— Господин майор, не пытайся бросить камень в меня, он может отскочить в твою сторону.

И вновь, чтобы снять вину с себя, боясь, что Андроне в самом деле расскажет о том, чего не следует, Харитон растерянно воздел руки вверх и отошел, продолжая бормотать:

— Он с ума спятил! Не слушайте его!

— Только потому, что я вас неожиданно поставил перед зеркалами, в которых вы увидели себя абсолютно голыми?

Голеску, понимая, к чему могут привести такие разговоры, попытался хоть как-нибудь восстановить спокойствие:

— Постойте, успокойтесь! Не имеет никакого смысла…

— Господин полковник, — возразил Андроне, — что касается обсуждения, то говорить можно без конца. Но предупреждаю вас, что меня ничто не отвернет от принятого решения.

— Вы понимаете, какой резонанс будет иметь в массах ваш поступок?

— Это меня не интересует.

— Может быть, это переселение в Монастырку не более чем простое запугивание. И тогда мы все равно сильнее, чем антифашисты.

— Я позабочусь, чтобы со своим приходом предоставить в их распоряжение все оружие, которым они могли бы защищаться.

— Поясните получше, — вздрогнул полковник. — Вы им донесете обо всем, о чем мы здесь говорили?

— А почему бы и нет?

— Но это гнусно!

— Боитесь, господин полковник? Вы не в состоянии ответить за свои поступки?

Дикий, безудержный гнев вырвался из людей, словно пар из-под крышки кипящего котла. В воздухе замелькали кулаки, вот-вот готовые обрушиться на Андроне. Балтазар-младший не удержался и плюнул Андроне в лицо.