Звезда доброй надежды - [74]

— Никогда! — возразил кто-то мягким баритоном из глубины комнаты. — Вы только послушайте! Нас проглотят! Кто? Эти предатели? Да посмотрите, сколько их?

Балтазар печально и высокомерно улыбнулся:

— Держу пари с любым из вас, что через несколько месяцев их будет в десятки раз больше.

— Да разве наше офицерство может до такого дойти?

Это был голос майора Харитона. Он появился перед Балтазаром, выбравшись откуда-то из-под коек.

— И вы это говорите? — насмешливо бросил ему Балтазар.

— Оставим глупости! — ответил Михай Харитон. — Не станете же вы меня казнить каждый день за какие-то надуманные грехи. В конце концов, мое выступление в Тамбове было задумано специально, ведь все думали, что русские нас расстреляют. И если я пошел за миской чечевицы к комиссару, как несколько дней назад изволил выразиться господин полковник Голеску, то это я сделал… Ну, ладно, разве вы не знаете, что я… Наконец, о чем тут говорить?

Он в недоумении умолк, почувствовав на себе осуждающий взгляд полковника Голеску сквозь красные от бессонницы, чуть припухшие веки. Харитон ожидал со стороны полковника хоть какой-нибудь знак, но на застывшем лице Голеску не дрогнул ни один мускул.

— Да! — словно очнувшись, торопливо заговорил Харитон. — Я не верю в эту глупость — антифашистское движение, которое они создали тайно, словно воры, в госпитале. Я и ломаного гроша не дам за их планы и болтовню. Оно развалится, как только нагрянут великие события истории. От нашего гнева и наказания эти антифашисты в змеиные норы полезут. Хотя позвольте вас спросить, почему «антифашистское»? Против какого такого румынского фашизма? Это у нас-то фашизм?

В наступившей тишине, которую никто не смел нарушить, раздался голос Балтазара:

— Комиссар вам покажет здравый исторический смысл.

— Бога ради! — воскликнул Харитон. — Но мы не фашисты. Нет румынского фашизма.

— Нет, он существует! Солдаты вам докажут, что каждый из нас до мозга костей фашист.

— Вы с ума спятили! Итальянцы, я понимаю, с их римскими ликторами, немцы с…

— Неверно! Все, кто воюет под знаменем Гитлера, считаются фашистами.

— Даже если они не принадлежат ни к какой партии?

— Да! Простое присутствие на германском фронте переводит вас в соответствующую категорию.

— Что ж, мне самого себя убеждать в том, что я фашист? Истинный фашист!

И майор Харитон закатился нервным хохотом, схватившись обеими руками за живот. Его поведение заразило других. Оно было вроде нервной разрядки — принять в насмешку то, что было сверх их понимания. Но длилось это недолго, так как неожиданно на всю комнату загремел голос полковника Голеску:

— Прекратите! Перестаньте кривляться!

Хохот прекратился, словно задушенный невидимой рукой. Казалось, люди забыли о существовании Голеску. Вот почему его вмешательство привлекло всеобщее внимание. Все смотрели, как он, свирепо опираясь на палку, проковылял по комнате. Харитон и Балтазар невольно отшатнулись, прижались к стене.

Но Голеску, не спуская с них своего тяжелого, сверлящего взгляда, размеренным шагом подошел к ним, весь кипя от гнева.

— Вы виноваты во всех наших несчастьях! — прошептал он, и в голосе его послышались слезы. — Вы, с излучины Дона! Вы принесли антифашистскую заразу в лагерь, вы стали причиной появления первой бреши в нашем единстве, вы пригрели на своей груди эту змею и затем бросили ее в нашу мирную обитель. Жили мы здесь спокойно, ни о чем не болела голова, смеялись над вздором комиссара и стояли всякий раз сплоченно, когда он пытался втиснуться в наши ряды. Даже слово такое «антифашист» не фигурировало в нашем лексиконе, а когда Иоаким порвал с нами, мы послали его ко всем чертям чистить картошку. Остальные остались здесь. Мы предпочитали получить пулю или виселицу, смерть от истощения или пожизненную каторгу, чем поставить подпись под коммунистической листовкой. Так помогите же мне наконец понять, что случилось там, в стране, на фронте, если в армию проник такой пагубный дух? Антифашист, противник диктатуры… Скажите мне, вы же генштабисты, как и мы, только мы в плену шестнадцать месяцев, а вы всего два, имеем ли мы право знать, что там случилось?

— Кое-что произошло, — невнятно проговорил Харитон.

— Кое-что… Но что именно?

— Спросите доктора Анкуце, Корбу… Возможно, они вам скажут.

— Я вас спрашиваю! — разъярился Голеску. — Вы тоже должны знать. Вы же оттуда, у вас более свежая информация, чем у меня. Я не спрашиваю вас, почему генералу Кондейеску позволили подписать капитуляцию. Я спрашиваю о другом: может быть, коммунистическим агентам удалось пробраться на передовую? Может быть, идеи русских смогли просочиться, как сквозь гнилую парусину, в сознание армии, которую я знал сплоченной, готовой без колебаний пойти на жертвы? Неужели стоило русским всыпать вам на излучине Дона, как вы сразу же отказались от прежних чувств к родине, от понимания необходимости войны, от надежд, которые мы возлагали на Гитлера?

Страх, который запечатлелся на лице Харитона, исчез. Он спокойно ответил:

— Больше, чем вы предполагаете, всё вместе, господин полковник.

— Всё собралось воедино, господин полковник! — осмелев, подхватил Балтазар. — Капля за каплей, пока чаша не переполнилась.