Звезда доброй надежды - [19]
— Прав, — быстро подтвердила Иоана. — И мне было не по себе, когда я узнала, где придется работать во время войны.
— Ты, по крайней мере, следовала за своим мужем, Ивана Петровна, тогда как я привез с собой сюда только одни фотографии.
Девяткин сидел, нагнувшись вперед, держа пустую чашку в руке. Красные отблески огня освещали его суровое лицо. Некоторое время было тихо. Остальные двое смущенно молчали, уважая чувства, которые сейчас владели начальником лагеря.
Но полковник быстро пришел в себя, поставил чашку, резко расстегнул воротник кителя и поднялся.
— Я хотел сказать, что мы обязаны перебороть себя! — проговорил он, окинув взглядом собеседников. — Каждый должен перебороть себя и забыть. Я — воспоминания о том, что было под Одессой, ты — свое прошлое в Румынии, Ивана Петровна — то, что ей приходится проводить свои молодые годы в таких грустных обстоятельствах. Как раз когда тебе кажется, что ненависть — единственно правильная реакция, в тебе пробуждается дух старого большевика и требует от тебя человечности. Напоминает тебе, что ты не имеешь права смешивать червя в яблоке с самим яблоком. Одно дело Гитлер с его сворой политиканов, и другое дело — миллионы людей, брошенных в пекло войны. Не гуманизм к врагу, а гуманизм к его жертвам — вот что нужно.
Он положил руку на плечо Иоаны и со смехом сказал:
— Я очень сожалею, Ивана Петровна, но подобный переворот в сознании нужно немедленно отметить по русскому обычаю настоящей русской водкой. Забудь на время, что ты наш лечащий врач, и разреши пропустить хотя бы по одной рюмочке…
— Разрешаю, товарищ начальник!
— За человечность, Ивана Петровна! Понимаешь?
— За человечность, Федор Павлович!
— Тогда — слава медицине!
Он пошарил в плетеной корзине и извлек оттуда бутылку водки, ворчливо встретил отказ Иоаны, но не настаивал и налил светлой жидкости в две крышки из-под бидона.
— В конце концов должны же мы поздравить друг друга с наступившим Новым годом! — уже весело произнес Девяткин. — За Советский Союз, друзья! За то, чтобы все ваши мечты сбылись, Тома Андреевич! От всей души желаю тебе как можно скорее вернуться в Румынию! А тебе, Ивана Петровна, стать знаменитым доктором в Бухаресте!
— Ла мулць ань! — по-румынски ответил комиссар и тут же поспешил перевести: — С Новым годом, Федор Павлович!
— И за товарища Влайку! — вставила в свою очередь Иоана, хлопнув в ладоши.
— Да, да! — громко воскликнул полковник. — И за скитающегося Марина Михайловича! В каких-то сугробах застал его Новый год?
Иоана улыбалась с чувством покровительства и некоторого превосходства по отношению к слабостям мужчин. Девяткин заставил комиссара выпить до дна и рассмеялся, увидев, как тот передернулся, а после этого шумно и горячо обнял обоих. Ему было особенно приятно почувствовать на своих губах горячие губы Иоаны…
Но тут же, будто рассердившись сам на себя за минутную слабость, Девяткин спросил?
— Скажи мне, Ивана Петровна, сколько длится инкубационный период при тифе?
— В среднем двенадцать дней. В исключительных случаях пять или более двадцати, — ответила она, как школьница на уроке. — При массовом заражении инкубационный период короче.
— Значит, какой первый вывод можно сделать?
— Что итальянцы заболели на фронте.
— Стало быть, не исключено, что мы имеем дело с очагом эпидемии.
— Если учесть, в каких условиях они находились, это было бы не удивительно.
— То есть?
— Все вместе в одной траншее, в одном вагоне, в укрытиях. Делились друг с другом шинелями, возможно даже раздевали мертвых.
— Насколько я знаю, Муссолини одел их не по-царски.
— Да уж действительно. На плечах опереточные накидки, на голове нечто вроде детских панамок.
— Ты видела тех, кто в карантине?
— Вчера я наблюдала, как они готовились к бане.
— Выглядели так же, как тогда, когда отправились завоевывать Россию?
— Вшей в одежде — целые муравейники.
— Думаешь, стрижка, дезинфекция ничем им не помогли?
— Может, лучше было бы их пропустить через огонь и сотворить заново, — засмеялась Иоана.
— Ты шутишь?
— Конечно, Федор Павлович!
— Все-таки, значит, помогло!
— Помогло! Но очаг был раньше, чем их постригли, и раньше, чем их одежду пропарили в дезинфекционной камере.
— А как с людьми?
— Сегодня ночью в госпитале обнаружены двое больных. Без сомнения, в карантинном бараке появятся и другие.
— Этих двух изолировали?
— Да, вместе с еще семью, у которых появились те же симптомы.
— Значит, перспективы довольно мрачные?
— Если не сказать хуже, товарищ начальник!
— Несколько секунд назад я все еще надеялся, что мы зря переполошились.
— Нет, опасность очень серьезная, — сказала Иоана, глядя ему прямо в лицо.
— Да, да! Теперь мне все ясно.
Он снова стал суровым и хмурым. Хотел было закурить, но извлеченная из кармана папироса так и осталась зажатой в кулаке. Он, задумавшись, продолжал стоять неподвижно посредине комнаты. Потом неожиданно обратился к комиссару:
— Ты, кажется, говорил, что принял какие-то меры?
— Да, принял, — ответил тот.
— Послушаем!
— Прежде всего я приказал Анкуце держать новость в секрете.
— Хорошо.
— Санитарам приказал не покидать госпиталь.
— Согласен.
— Я опасался, что в казармах может возникнуть паника.
Михаил Григорьевич Зайцев был призван в действующую армию девятнадцатилетним юношей и зачислен в 9-ю бригаду 4-го воздушно-десантного корпуса. В феврале 1942 года корпус десантировался в глубокий тыл крупной вражеской группировки, действовавшей на Смоленщине. Пять месяцев сражались десантники во вражеском тылу, затем с тяжелыми боями прорвались на Большую землю. Этим событиям и посвятил автор свои взволнованные воспоминания.
Вадим Германович Рихтер родился в 1924 году в Костроме. Трудовую деятельность начал в 1941 году в Ярэнерго, электриком. К началу войны Вадиму было всего 17 лет и он, как большинство молодежи тех лет рвался воевать и особенно хотел попасть в ряды партизан. Летом 1942 года его мечта осуществилась. Его вызвали в военкомат и направили на обучение в группе подготовки радистов. После обучения всех направили в Москву, в «Отдельную бригаду особого назначения». «Бригада эта была необычной - написал позднее в своей книге Вадим Германович, - в этой бригаде формировались десантные группы для засылки в тыл противника.
Роман Алексея Федорова (1901–1989) «Подпольный ОБКОМ действует» рассказывает о партизанском движении на Черниговщине в годы Великой Отечественной войны.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
Двенадцати годам фашизма в Германии посвящены тысячи книг. Есть книги о беспримерных героях и чудовищных негодяях, литература воскресила образы убийц и убитых, отважных подпольщиков и трусливых, слепых обывателей. «Звучащий след» Вальтера Горриша — повесть о нравственном прозрении человека. Лев Гинзбург.
Книга «Отель „Парк“», вышедшая в Югославии в 1958 году, повествует о героическом подвиге представителя югославской молодежи, самоотверженно боровшейся против немецких оккупантов за свободу своего народа.