Звезда бессмертия - [59]

— Пожалуй, — согласился шеф. — Только внешность часто бывает обманчивой. — Я родился в сорок пятом… Кожухов, — поднялся он со своего места, протягивая руку. — Николай Тимофеевич. Геолог. Руководитель поисковой партии.

— Ого! — выразил свое восхищение майор. — Так я на целых десять лет моложе вас. А я в душе, честно говоря, думал, что вы помоложе меня года на три. — Вслед за ним склонил чубатую голову прапорщик.

— Юрий Макашев.

— Волдимар Опатовский. Геолог.

Это вырвалось произвольно, само собой. Шеф метнул в его сторону быстрый взгляд.

И как все-таки его тогда угораздило? От шляхетской гордости? Или от лютой ненависти к этим самодовольным хамам в офицерских мундирах? Скорее — последнее. Что знают они о Киеве, об Украине, где его, Волдимара, деды и прадеды владели тысячами десятин земли, роскошными маетками и фольварками, домами, сахарными и спиртовыми заводами, вершили судьбами и распоряжались жизнью бесчисленных своих хлопов!

…Он быстро разобрал рацию, неслышно опустил ее детали в воду. За ним последовал и портативный магнитофон, и прибор направленного прослушивания. Пленку и магнитную запись аккуратно сложил в герметичную капсулу, надежно закрыл и спрятал ее на груди. Потом достал из личного чемоданчика плоский пакет — мину большой разрушительной силы и мощного термодействия. Положил ее возле двигателя. На всякий случай разыскал в кабине дымовую шашку. Отнес на корму.

“Уходить надо по дну залива, — решил он. — К зарослям камыша. Это далековато, но зато надежно. Сразу не хватятся там искать, тем более что всем доподлинно известно, что на катерах нет ни единого акваланга или облегченного водолазного прибора. Их и действительно нет, но зато есть большой медный котел. Перевернутый кверху дном, надвинутый аккуратно на голову, он вполне сойдет за малый водолазный колокол, даст возможность дышать под водой минут пятнадцать, а его медная тяжесть не позволит всплыть преждевременно.

Идти надо строго на северо-запад, — отметив направление, передвинул он на запястье светящийся диск компаса с водонепроницаемым корпусом. Да, Казимир будет очень доволен, — пощупал он еще раз капсулу на груди. — Ведь это наша общая победа. Ему, конечно, перепадет от хозяев побольше… Тогда, в поезде, он был тоже доволен. Никак не отреагировал на явный мой промах. Даже несколько подбадривающих слов сказал”.

— После института за три года парень первый раз в отпуск выбрался. Да еще и с солидной премией. Нашел кое-что приличное на трудной дальневосточной земле, пояснил прапорщику.

Улыбаясь каким-то своим мыслям, Казимир, как только майор и прапорщик вышли тогда из купе, сразу засуетился, быстро раскрыл свой чемодан и стал доставать из него, ставя поочередно на столик баночку сардин, маслины, кусок балыка, лимоны, бутылку “Боржоми”, свертки со всякой снедью.

— Двое до Куйбышева, двое до Москвы, — весело сказал он проводнику, отдавая билеты. — Чайку нам всем, батя, сварганьте покрепче. Да и сами по свободе приходите, — щелкнул пальцем в шею за подбородком. — А в Куйбышев мы когда прибываем?

— Через три ночи — двадцать четвертого мая в четыре утра по московскому или в шесть по местному времени. Постель всем нести?

— Зачем же нести? Вот парень помоложе заберет. У вас ведь и так хлопот хватает, — протянул шеф ему пятерку. — А ты, батя, как управишься, непременно заходи. Мы долго спать не будем. Сдачи, дружок, не надо…

В двенадцатом часу ночи проводник, передав дежурство напарнику, побывал в гостях у приветливых пассажиров.

Все четверо были в дорожных спортивных костюмах, все моложавые, крепкие, мускулистые.

Пили душистый крепкий чай, шутили, смеялись, рассказывали, как водится, анекдоты. Двое из четырех были военными. Он видел на вешалках кители. Но кто — поди разбери. Все три дня до Куйбышева ехали душа в душу. Завтракать и обедать ходили вместе в вагон-ресторан. А ужинали у себя. Пили. Но без перебора. Крепкие ребята, не слюнтяи какие-нибудь, что после стакана вина шум на весь вагон поднимают…

Так, примерно, должен был он отвечать на вопросы следователей днем двадцать четвертого мая. В этот день на рассвете двое из четырех за час до Куйбышева пришли к проводнику за билетами. Уже с вещами. В широких плащах-накидках. Дождь в окна тогда хлестал.

Вот и одели люди плащи. Что ж тут такого. Да, да. Плащи энти и штатские, и военные носят. А в каком звании они были — кто ж его знает. Под плащем-то не видно… Позавтракали плотно. И его, знамо дело, угостили. Совестливые. Старых людей уважают. А тех двоих, что остались, просили не беспокоить. Им-то до Москвы ехать. Пусть, дескать, себе отдыхают спокойно после позднего ужина.

Да, он пил из своей кружки. А они прямо из фляжки. По очереди… Двое других до Москвы не доехали. Видно, вышли где-нибудь раньше. Мало ли что взбредет в голову отпускникам. Они и билеты свои не взяли. Зачем им? Чай не в командировку, отчитываться не надо…

Следов они с Казимиром не оставили. Времени было достаточно. Уже к двум часам ночи обезображенные до неузнаваемости кислотой, совершенно раздетые, трупы майора и прапорщика были выброшены за окно.

Их одежду и немногие вещи они с Казимиром унесли с собой. Казик еще в первый день за обедом в вагоне-ресторане исподволь сумел выяснить, что свой основной багаж оба отправили в одном контейнере малой скоростью прямо в Киев. Отыскал он среди документов и квитанцию на его получение. Стаканы с остатками отравленного вина, бутылки, недоеденные бутерброды, окурки — все полетело за окно. Потом тщательно протерли тампонами каждый сантиметр купе.