Звезда - [63]

Аршинов взял телефонную трубку, соединяющую его с оперативной группой комдива:

— Товарищ девять! Противник начинает отход. На переднем крае оставлены кампфгруппы. Маскируют и прикрывают отход автоматно-пулеметным огнем.

…Землянка комдива наполнилась громким, раскатистым смехом.

— Я говорил? Начинаем преследование! Перехитрил! Если бы знал ихний генерал, что гоню его на сей раз голыми руками! Одним страхом! Да славой советских танков! Ну, а нам, значит, опять квартиру менять.

Комдив расправил седые усы.

— Вот и полетели в трубу приказы немецкого командования… А где же Наташа?..

Наташа стояла в сотне шагов от командного пункта, за кустарником, зайдя по колена в реку, и торопливо отжимала волосы.

Когда комдив и офицеры оперативной группы вышли из блиндажа и пошли вперед, она поспешно натянула на себя только что выстиранное, еще сырое белье — высохнет на ходу! — и побежала за ними.

…К утру дивизия вышла на железнодорожный рубеж. Радисты устанавливали связь с «верхом». Комдив, закутанный в мокрый плащ, поеживался от утреннего холодка и нетерпеливо расхаживал перед радистами:

— Налаживайте скорей! Сейчас возьмем у командира разрешение и пойдем в город. Всего двенадцать километров осталось. Буду Грызлиным Спас-Деменским.

Он несколько раз повторил этот титул, как бы взвешивая его на слух:

— Что же, как будто неплохо звучит. Как думаешь, Наташа, подойдет это к моей фамилии или нет?

Связь была установлена. Из армии сообщили, что на Спас-Деменск направлена другая дивизия, а дивизия Грызлина выводится на отдых.

— Так же, как с Вязьмой… Вот и не быть нам Спас-Деменскими! — разочарованно сказал генерал. — Так и остались мы, как были, — безвестная, безыменная, трижды заболотная дивизия.

Минуту спустя он добавил:

— Зато непробиваемая, непромокаемая. Так ведь, ребята?

Он отошел в сторону и устало опустился на камень.

По дороге шла новая часть, четко вбивая шаг в размытую недавним дождем глину.

— Ну да ладно, — генерал примирительно махнул рукой, — пускай они… А мы пойдем не на город, так на деревню. Ведь надо ж кому-то и безвестную русскую землю освобождать.

Наташа смотрела на генерала. И весь он, большой, широкоплечий, в простом, насквозь пропыленном комбинезоне, с лицом, обросшим серой щетиной, с красными, воспаленными от бессонницы веками, казался ей в эту минуту похожим на добросовестного работника, взявшего подряд очищать родную землю.

* * *

Топорок получил отпуск на три часа. С недобрым предчувствием он подходил к родной деревне, невольно замедляя шаг.

Выгоревшие улицы. Развалины хат. Пусто.

У перекрестка улиц, знакомых с детства, Топорок увидел железный турник, который они поставили когда-то с барыкинским Витькой за флигелем во дворе. Ни флигеля, ни двора не было. Дымилось пепелище. Из-за печной трубы вышла высокая худая старуха с распущенными косами, в изодранной черной юбке. Старуха перепрыгивала с кирпича на кирпич, обжигая потрескавшиеся босые ноги о горячие камни и вскрикивая от боли. Она походила на птицу с перебитыми крыльями. Потом она прислонилась к печной трубе и зарыдала, осеняя себя крестами.

Топорок стоял и не смел приблизиться. Страшно подумать, но это была она. Он оставил ее крепкой сорокалетней женщиной. Многодетная вдова-солдатка, мать успевала одна управиться и в доме и в поле. Топорок с детства побаивался ее строгого окрика и суровой, огрубевшей руки и с детства ценил ее редкую порывистую ласку. Эта старуха не походила на его мать.

И все-таки по отдельным мелочам он узнавал ее… Вот эту самую черную юбку мать надевала по воскресеньям, нетерпеливо оглядывая себя перед большим тусклым зеркалом, по обе стороны которого спускались расшитые полотенца. Какими клочьями висело теперь сукно!

Топорок поднялся на развалины и осторожно обнял мать:

— Мама!

Она оттолкнула его.

— Мама!

Она отвернулась.

Старуха равнодушно смотрела мимо него бесцветными, выплаканными глазами.

— Проходи, мил-человек, дальше, — хрипло сказала она, — не мути меня понапрасну. Конец света настал. Сатана весь мир полонил, а сына на чужбине убило.

— Мама, да это же я, Федя!

Она не слушала:

— Одну меня, дуру старую, дьявол оставил. Смерти пожалел, чтобы мучилась вечно. Проходи дальше, мил-человек, не мути меня понапрасну.

Топорок обнял трясущуюся голову матери.

Нет, блуждающие глаза не узнавали его. Она беспокойно вертела головой, наконец вырвалась и забежала за печную трубу.

С помертвелой душой стоял Топорок среди мертвых развалин родного дома. Вот так бы окаменеть, ничего не знать и остаться здесь. Здесь или в другом месте. Не все ли равно? А кажется, пора возвращаться. Отпуск на три часа. Что ж, можно и возвращаться. Не все ли равно?

Старуха вышла из-за трубы. Будто ржавым ножом прошло по сердцу. Топорок снова подошел к матери и обнял ее.

Она тупо посмотрела на него, снова вырвалась и убежала.

Только теперь Топорок заметил рядом с железным турником наскоро вырытую землянку. Из землянки вышла женщина с мальчиком на руках. Топорок вгляделся в нее. Это была их соседка — Витькина мать. Женщина подошла к Топорку и устало сказала:

— Что же делать, сынок? Ничем ты ей не поможешь. Я тут посматриваю за ней. Да немного ей теперь нужно.