Звезда - [60]

— Сейчас же надеть орден на грудь этой девочке! — сказал генерал Перегабрину. — Найти ее и привести сюда…

…Бой ушел за траншеи. Нейтральное поле, уже ставшее тылом, дымилось. Перегабрин пробирался через горевший бурьян. На западном склоне откоса вперед головой лежала Женя. Блестящие рыжеватые волосы рассыпались кольцами. Перегабрин повернул голову и вздрогнул: лица не было, была сплошная маска ожога, с глубокими ямами глаз и рта.

«Может быть, это не она?» подумал Перегабрин и вынул из кармана ее гимнастерки комсомольский билет. Она самая. Хорошенькая, немножко кокетливая девочка весело улыбалась ему с карточки.

Из билета выскользнула еще одна фотография. «Моей маленькой невесте. Андрей», было написано на обороте. Перегабрин узнал лицо воентехника Веткина, погибшего под Вязьмой. Он озадаченно перечитал надпись.

«Вот оно что, а никто и не знал!»

Перегабрин бережно собрал ее документы.

* * *

Наблюдательный пункт комдива перемешался по нескольку раз в день. Генерал всегда находился в непосредственной близости к полкам и видел поле боя собственными глазами.

Днем Наташа находилась обычно на КП комдива: допрашивала пленных и занималась радиоперехватом. По ночам выползала к рубежам противника и, мокрая от росы, возвращалась на заре к генералу.

В наскоро вырытом окопчике было людно. Не замечая тесноты, генерал двигался по окопу свободно, размашисто, часто забывая пригнуться. Его широкие плечи то и дело выступали над бруствером.

Генерал шумно прощался с капитаном, уезжавшим на учебу в Москву:

— Скажешь жене моей: ходит грязный, как ланцепуп, весь в смоленской пыли, жжет и громит немцев. Скажешь — знает Федор от смерти заговор. Пусть не волнуется… Будешь наш санбат проезжать — там у меня дочка. Ha-днях ее в старшины произвели. Надо бы письмо написать, да некогда. Хоть поцелуй ее за меня. Поручаю, да, да. Просто приказываю. Ленка моя — красавица. Не пожалеешь. Ну, и отправляйся. А то раздумаю и оставлю… Вспоминай иногда в академии, чему я тебя учил.

Генерал обнял капитана, трижды поцеловал и отвернулся к переговорной трубке:

— Алло, Устиныч! Сейчас друга твоего на учебу отправил. Да, да. А с тобой академию буду здесь проходить. Люди Волочаева накормлены? Нет еще? Немедленно наладить. А сам я — имей это в виду — до Юдина ужинать не буду. А там к себе приглашаю. На чай с вишневым вареньем. Что? Опять контратакует? Дорогой, так это же ерунда. Контратаки противника нужно любить и уважать. Это же замечательная возможность бить немцев и растить свою славу.

Устинов, голубоглазый великан, любимец и ученик генерала, находился в тяжелом положении. Фланги Устинова были не прикрыты. Противник бросал на Устинова все новые и новые силы мотопехоты и танки. Девятую волну за сутки выдерживал полк.

Дивизия Грызлина была впереди армии. Грызлин не боялся обнаженных флангов и не дожидался соседей.

— Пусть они меня догоняют, а я их ждать не могу, — говорил он обычно, когда соседи отставали. — Отстают? Немцев жалеют? Что ж, для меня это не причина останавливаться…

— А ты к правому соседу прижимайся, к Семенихину, — сказал генерал Устинову и взял в руки вторую трубку. — Алло, Семенихин, разговаривай почаще с Устинычем. Поддерживай его. Действуйте дружнее… Устиныч, держись, дорогой! Сейчас дам тебе огоньку. Сделай то, что сделали мы в марте.

Командиры полков уже знали, что на языке генерала это значило — занять оборону.

— Приведи себя в порядок — и двигай.

Мимо НП проехали машины артполка. Генерал перебрасывал орудия на помощь Устинову. Противник заметил движение и открыл огонь по дороге.

— Дайте Устинова! — обратился комдив к телефонисту.

— Товарищ генерал, связь перебита. Дежурные пошли по линии, — ответил связист.

— Радисты, дайте Устинова! — крикнул генерал.

Рация тоже оказалась поврежденной.

— Нужно уточнить передний край на левом фланге Устинова. Немедленно послать вперед штабного офицера! — приказал генерал адъютанту. — Где старший лейтенант Медников? Пусть сходит.

Медникова нигде не было.

— Товарищ генерал, разрешите мне выполнить ваше приказание: уточнить передний край на левом фланге Устинова, — попросил Перегабрин.

Он стоял перед генералом, не спуская с него горячих монгольских глаз, напряженный, натянутый, как струна, в коротком, ловко пригнанном ватнике.

— Ступай. Да смотри, ланцепуп, осторожнее! — прибавил генерал.

Никто в штабе не мог сказать точно, что означает любимое словечко генерала «ланцепуп». Но произносил генерал это слово всегда с оттенком немножко насмешливой и вместе с тем трогательной дружеской ласки. И если он так к кому-нибудь обращался, означало это величайшее его расположение.

Перегабрин вспыхнул, круто повернулся на каблуках и побежал вдоль траншеи…

Появились немецкие бомбардировщики. Наташа по-прежнему сидела в окопе комдива и потому, что бежать было некуда, и потому, что у нее давно уже выработалась привычка никуда не бежать во время бомбежки.

Четвертый залет самолеты делали над самым окопом генерала. Раздался знакомый свист. Бомба разорвалась где-то рядом. На землю навалился грохот. Стенки окопа осыпались. Беспрестанно взлетала земля, мешаясь с небом и опадая вниз. Генерал работал, склонившись над картой. Наташа подняла голову. Ей казалось, что самолет целится всем своим фюзеляжем прямо в широкую спину комдива. Огромный черный крест, выведенный на крыле, падал прямо на генерала. В воздухе что-то запело. Снова раздался взрыв. Стало темно. Все потеряло свои очертания. Не было видно ни клочка чистого неба.