Звезда балета - [13]
– Вот, например, Джеральд; он еще, по крайней мере, четыре года должен пробыть в Эппингемской школе. А Минимус! О, это будет большим облегчением, если Минимус закончит свое образование к концу этого семестра. Затем нужно платить в начальную школу за Бенджамина и за дорогого Ультимуса… – Поколение тетушки Бэтлшип было склонно украшать имена родственников прилагательным «дорогой», что особенно соответствовало ее отношению к Ультимусу. А одевать их! А их карманные деньги! А эти подписки, сборы, которые вечно проводятся в школах! И сотни мелочей, о которых приходится всегда думать! А покупки, починки – право, одному человеку не под силу справиться с этим. И постоянно нужно заботиться о них, убирать за ними!
Она обвела глазами разбросанные марки, игрушечное ружье, книгу. Риппл быстро собрала все вещи и сложила их на диван.
– Даже дорогому крошке Рексу скоро будет девять лет, – продолжала тетушка Бэтлшип. – Тогда придется приготовить ему все необходимое для школы; я думаю, нельзя посылать туда мальчика в обносках братьев. Надо все сделать заново! Постельное белье! Полотенца! Подумать только… А ты еще говоришь об отъезде, Риппл. Это будет много стоить твоему отцу, будут лишние расходы на железную дорогу, на твое содержание, на новые платья, которые ты, наверное, захочешь! И ты в самом деле собираешься лишить бедную мать дочери, оставить ее без помощницы в доме?
– Но, тетя, допустим, что мне самой удастся заработать немного денег, – защищалась девушка, чьи гонорары в будущем вдвое превышали жалованье кабинета министров. – Предположим, мне это удастся.
Тогда я смогу больше помогать матери, чем если останусь дома и буду нашивать метки на футбольные штаны Ультимуса и заниматься различными домашними мелочами.
– Ты говоришь вздор, – таково было последнее слово тетушки Бэтлшип.
Последним оно было только в тот день. Конечно, те же самые разговоры, в тех же самых словах, возобновлялись еще не раз. Снова и снова приходилось Риппл слышать их то в курительной комнате, то в столовой за завтраком, то во время прогулки или охоты за кроликами.
И отец опять начинал высказывать свои взгляды, а дочь, едва удерживая слезы, убеждала его, что будет так много и так усердно трудиться, – только бы папа ее отпустил.
Все продолжалось и во время летних каникул, когда домом вновь завладела ворвавшаяся в него орава мальчиков.
– Возмутительно! Эти споры и ссоры с Риппл совершенно испортили нам каникулы, – таким было мнение братьев. – Отец из-за них так сердится, что с ним ни о чем поговорить нельзя.
– Как ей могло прийти в голову все же, что она может танцевать? – спросил Джеральд Мередит. – Выступать на сцене вроде Марджори Гордон и мисс Эвелины Лей? У одного моего знакомого в комнате двадцать три открытки с портретами Эвелины Лей в рамках, Риппл сумасшедшая! Выступать на сцене? Ей?!
– Она слишком уродлива, – уверенно, хотя и беззлобно заявил брат Риппл Ультимус.
– Уродлива, – повторил маленький Рекс.
Он рассердился и крикнул:
– Слишком уродлива! Риппл, пусти! Ведите себя прилично, вы всегда дразните ее, когда приезжаете на каникулы! – Он вырвал свою куртку из рук сестры, прежде чем она успела ее починить, ускользнул от нее и стал бегать вокруг стола, накрытого к чаю, задыхаясь и крича: – Довольно! Если вы будете себя хорошо вести, то и я буду себя вести хорошо, а если нет, то и я нет (раздался треск деревянного блюда, черный хлеб упал на пол). Я не буду себя хорошо вести, если вы не будете себя хорошо вести, а если да, то и я да.
– Замолчи, ослик! Пусть Риппл себя хорошо ведет, – потребовал Минимус. – Будь такой же, как в последние каникулы, Риппл. Можешь? Брось всю эту затею с отъездом. Это, знаешь, настоящий вздор. Брось это, Риппл!
Риппл сама не поднимала вопрос, который ее убеждали выбросить из головы. Он носился в воздухе. Взгляд, интонация, большая фотография какой-нибудь балерины в «Спортивных и театральных новостях», любой пустяк снова возбуждал семейный спор.
Так продолжалось и дальше.
В кладовой, когда Риппл обвязывала белой бумагой банки со свежим вареньем, наверху, в коридоре, по которому она неслась, держа в руках охапку только что выстиранного белья для мальчиков, на полдороге из деревни, на крутом подъеме, когда она вела велосипед с подвешенными к рулю пакетами из лавки, во время бесчисленных других домашних занятий, – всегда она рисковала подвергнуться атаке со стороны тетушки Бэтлшип.
– Риппл! Риппл, я слышала, ты опять приставала к отцу, чтобы он отпустил тебя в Лондон. Ты не должна этого делать. Не должна! Вот он, грубый эгоизм современных девушек! Тебе нельзя забывать, что ты единственная дочь в семье. Нужно подумать о матери.
А что сказать о матери Риппл? Об этой своенравной молодой женщине, которая когда-то в нарядном платье и кружевной мантилье высоко и гордо несла свою темноволосую голову, плавно выступая на балу в Кеир-Динесе пятнадцать лет назад.
Теперь она сидит со своей рабочей корзинкой наверху, в комнате, которая служила детской ее шести ребятишкам. Все эти пятнадцать лет миссис Мередит кормила и растила своих шестерых, заботясь о них, как истинная мать, думая прежде всего о них, затем об их отце и нисколько не думая о себе. Возможно, она перегибала палку: разве нельзя окружать заботой детей и все же не забывать о себе? В наши дни есть женщины, кажущиеся скорее сверстницами и подругами своих дочерей, чем матерями. Есть матери и дочери, которые носят одни и те же вещи, просят друг у друга пудру и танцуют с одними и теми же кавалерами; и все это никого не удивляет.
Романы, вошедшие в, книгу «Жажда любви», посвящены неувядаемой теме — теме любви мужчины и женщины. Увлекательная интрига, живое изображение переживаний героев будут держать Вас в напряжении с первой и до последней страницы. Нежная Селия, мужественная Санди, решительная Сара сумели пронести свою любовь через многие препятствия и сохранить теплоту чувств, чистоту и нежность до самого счастливого конца.Если у Вас плохое настроение, то, окунувшись в озеро жизни романов с чистой любовью, бурями и страстями, Вы забудете о нем и с сожалением перевернете последнюю страницу.
Жених Кэрри Браунхилл удрал буквально из-под венца — и женился на другой. Однако Кэрри не собирается проливать слезы. Она твердо намерена последовать совету подруги — купить фургончик и отправиться в увлекательную поездку.И все бы хорошо, но в фургончике Кэрри оказывается не одна. В результате нелепой случайности ее попутчиком становится… лучший друг неверного жениха Мэтт Ландор!Кошмар? Не то слово.По крайней мере так поначалу считает Кэрри.А вскоре ее начинают терзать сомнения: может, стоило изначально влюбиться в Мэтта?И не поздно ли еще закрутить новый роман?
Первая любовь закончилась для Джанет Андерсон катастрофой. Джанет полагала, что как себя знает мужчину, которого любит, но он оказался совсем не таким, каким она по простоте душевной его представляла. И Джанет бежит от несчастной любви, наивно полагая, что начнет жизнь с чистого листа. Но разве можно убежать от себя? От своих мыслей? От сомнений? Можно ли безоглядно отдаться новому чувству и не бояться, что снова совершаешь непоправимую ошибку?
В книгу вошли два романа хорватской писательницы Ведраны Рудан (р. 1949). Устами молодой женщины («Любовь с последнего взгляда») и членов одной семьи («Негры во Флоренции») автор рассказывает о мироощущении современного человека, пренебрегая ханжескими условностями и все называя своими именами.
В поездку Илью втравила подружка Магда. Самому-то ему и на пляже было неплохо. Но Магде вынь да положь однодневный круиз с Кипра в Израиль… Так Илья очутился в Иерусалиме – городе, где встречаются мировые религии и еще с полусотни различных верований, где с приходом нового тысячелетия в воздухе носится какое-то странное нетерпеливое ожидание… Что-то непостижимое вдруг случилось с обычным московским разгильдяем. Ему кажется, что он заблудился во времени и пространстве, в странном невозможном мире. Его настоящий мир где-то рядом, стоит только протянуть к нему руку.
Она была юна, наивна и влюблена. Ее избранник отвечал ей взаимностью. Но будто бы весь мир воспротивился соединению двух сердец: молодым людям пришлось расстаться. Каждый из них создал свою семью, однако где-то в глубине души сохранилась верность первому юношескому чувству и все еще теплилась надежда.