Звериное царство - [67]

Шрифт
Интервал

– Молись, чтобы один из местных придурков не успел пристрелить его, – ворчит Серж, жуя фильтр сигареты.

– А если произойдет несчастный случай? – откликается Жоэль. – Только представь, что он может попасть под машину или покалечить кого-нибудь!

– Ничего подобного не случится. Мы его отловим. Должны отловить!

Увы, ведра с едой зверя не соблазняют.

Три недели подряд, до середины июня, Анри с сыновьями совершают ночные обходы – сначала вокруг свинарника, потом отходя́ все дальше, но встречают только двух вепрей, лису и бродячих собак. Они идут по следам Зверя от прилегающего луга к строениям, но на дороге следы теряются.

– Негодяй как будто нарочно топал по гудрону, чтобы оторваться от нас, – ворчит Жоэль.

Мужчины устраивают облавы, каждый день расширяют периметр, берут с собой легавых, но вспугивают только кроликов и телят косули. Ни один обитатель близлежащих ферм и домов не видел полутонного хряка, он не разорил ни одного поля или огорода. Ночные бдения не приносят результатов, время идет, начинается лето.

Зверь как будто испарился.

* * *

Жером закрывает за собой калитку, спускается по растрескавшимся плитам (виноваты беспокойные мертвецы) и ложится у подножия статуи, скрестив руки на груди. Пречистая Дева смотрит на него с состраданием, ее губы, щеки и нос покрыты ржавчиной. Мальчик ждет. Ящерки, которых спугнула его тень, вслушиваются в вернувшуюся тишину. Воробьи снова начинают чирикать, и верткие существа покидают укрытие, зорко озирают окрестности, растягиваются на мраморе, тяжело дышат. Над могилами кружит ворона, ее тень накрывает застывшего в неподвижности мальчика. Проходят минуты, тянутся часы, он иногда открывает глаза, чтобы полюбоваться стремительным полетом стрижей. Легкий ветерок ласкает верхушки кипарисов, шишки падают, отскакивают от плит, прыгают по ступеням. От лежания у Жерома устает затылок, он поднимается, подставляет шею солнцу. Оно поднимается все выше, и тени крестов удлиняются. Богоматерь охраняет покой лежащих под землей людей.

Солнце нещадно жжет мрамор и бетон. Кора кипарисов потеет золотистым соком. В нескольких метрах от Жерома лежит вросшая одним углом в землю плита из розового гранита. Из ямки выглядывает плоская широкая оливковая головка бородавчатого ужа. Жером замирает. Он почти не дышит. Черный раздвоенный язычок то и дело показывается из пасти, проверяя, все ли спокойно, потом уж выползает из могилы, демонстрируя свое серо-зеленое одеяние. Он ползет, извиваясь между камнями, как ручеек по сухой траве. У Жерома стягивает затылок: прошлым летом этот самый уж плавал в пруду, когда Жюли-Мари плескалась у берега под ивами. Ветви перешептывались под ветром, касались ее плечей. Вода доходила сестре до пояса, желтые листья медленно падали на поверхность, смешивались с золотыми солнечными бликами, и Жюли-Мари смеялась, отталкивала их. Она молча ступала по илистому дну, вглядываясь в собственное отражение. Стайки пескарей касались ее бледных ног, обращали в бегство водомерок и головастиков, барахтающихся в теплой мутной воде. Уж, ослепленный стоящим в зените солнцем, не заметил девушку. Горделиво изгибаясь, он подобрался к ее груди, а когда Жюли-Мари шагала между могилами по костям, которые изрыгнула пресытившаяся деревенскими покойниками земля, позеленевшие коренные зубы и позвонки, пористый копчик то и дело попадались ей под ноги. Уж застыл, заметив в небе ястреба, и тень птицы на мгновение отразилась в его круглом зрачке. Потом он двинулся дальше, пока не оказался рядом с бесформенным куском гранита. Это было все, что осталось от очень старой стелы. Там он свернулся кольцами, чтобы отдохнуть.

Жером заметил ужа первым, когда тот был еще в воде. Он схватился левой рукой за ветку, осторожно спустился на узкий грязный песчаный берег и вошел в пруд, даже не сняв штаны. Жюли-Мари обернулась, собираясь что-то сказать, улыбнулась, проследила его взгляд, увидела змею и издала вопль, ударивший по барабанным перепонкам Жерома и эхом отозвавшийся в деревне. Жюли-Мари стремглав помчалась на берег, разбрызгивая воду. Ноги разъезжались на склизком дне, она падала, спотыкаясь о корни, но в конце концов выбралась на песок. Уж почувствовал вибрацию и исчез под водой, вынырнул на середине пруда и одним движением добрался до камышей на другом берегу. Его примеру последовал сконфузившийся Жером. Жюли-Мари обняла себя за плечи, спрятав грудь, но не прикрыла лобок, хотя заметила, что брат не может отвести взгляд от темного треугольника. Она убрала руку – игра? вызов? – и расхохоталась.

– Как же я испугалась! Чего уставился? Женщину никогда не видел?

Конечно, видел! Все он видел. Когда они с мамой купаются в ванне и она намыливает ему голову, на ней тоже нет платья!

Жюли-Мари подобрала одежду, отвернулась и, поглядывая через плечо на Жерома, начала торопливо одеваться.


Уж дремлет на полуденном солнце, свернувшись кольцами на надгробной плите. Голова с желтыми губными чешуйками лежит поверх живой пирамидки.

Мне не нравится, как ты смотришь на сестру.

Жером переставляет одну ногу. Скрипит кладбищенский гравий. Рот у него пересох, ладони вспотели. Лежащие под землей покойники радуются бесплатному развлечению: задерживают дыхание вместе с мальчиком и приникают ухом к крышке гроба, чтобы ничего не упустить. Жером вот-вот бросится на ужа, но тот снова высовывает раздвоенный язык, резко выпрямляется, широко открывает пасть, раздувается и шипит, угрожая врагу, который загнал его в безвыходное положение. Уж пытается улизнуть, но Жером хватает его сзади за голову, падает, поранив голень об остатки стелы, и перекатывается на спину, чтобы не раздавить добычу.


Еще от автора Жан-Батист Дель Амо
Соль

Если у каждого члена семьи тысяча причин ненавидеть друг друга, и кажется, ни одной — любить, обычный ужин превращается в античную трагедию. И мы уже видим не мать с тремя взрослыми детьми, сидящими за столом, — картинка меняется: перед нами предстают болезненные воспоминания, глубокие обиды, сдавленная ярость, сожаления, уродливые душевные шрамы, нежелание прощать. Груз прошлого настолько тяжек, что способен раздавить будущее. Перед нами портрет семьи, изуродованный скоропортящейся любовью и всемогуществом смерти.


Рекомендуем почитать
Не спи под инжировым деревом

Нить, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и смерть, настоящее и вымышленное истончилась. Неожиданно стали выдавать свое присутствие призраки, до этого прятавшиеся по углам, обретали лица сущности, позволил увидеть себя крысиный король. Доступно ли подобное живым? Наш герой задумался об этом слишком поздно. Тьма призвала его к себе, и он не смел отказать ей. Мрачная и затягивающая история Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу».Говорят, что того, кто уснет под инжиром, утащат черти.


Река Лажа

Повесть «Река Лажа» вошла в длинный список премии «Дебют» в номинации «Крупная проза» (2015).


Мальчики

Написанная под впечатлением от событий на юго-востоке Украины, повесть «Мальчики» — это попытка представить «народную республику», где к власти пришла гуманитарная молодежь: блоггеры, экологические активисты и рекламщики создают свой «новый мир» и своего «нового человека», оглядываясь как на опыт Великой французской революции, так и на русскую религиозную философию. Повесть вошла в Длинный список премии «Национальный бестселлер» 2019 года.


Малахитовая исповедь

Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.


Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 2

Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».