Зверь в океане - [16]

А между тем интенсивность «шума» нарастала. «Эфир» заполняли сотни, тысячи теней. И «голоса». Некоторых сигналов я вообще не понимал. Что же будет в окрестностях Вавилона? Полный хаос?.. Только бы не угодить в засаду! Или – что еще хуже – в смешавшиеся стаи китов, ослепленных, потерявших ориентиры и охваченных паникой…

Хорошо, что моя самка не озабочена подобными проблемами. Похоже, будущее мало ее волнует. Ее потребности всегда конкретны, а завтрашний день существует для нее лишь с точки зрения удовлетворения этих потребностей. Заметно округлившийся живот уже мешает ей свободно двигаться. Мы не разговариваем – то есть не обмениваемся словами. Она знает совсем немного слов, да и то на каком-то чужом языке. Я даже не пытался их выучить или навязать ей хотя бы часть своего богатого лексикона. Нет смысла. Мы прекрасно общаемся, передавая друг другу образы. Образ мгновенно порождает эмоцию. А порой содержит в себе некое зерно, прорастающее сразу же или спустя некоторое время. Я называю это «замедленной передачей». Странная и эффектная штука – можно, например, ощутить чужую боль или оргазм спустя сутки…

Слова ничтожны. По этой же причине я не даю самке имени. Пока она просто самка. Означает ли это, что я ценю ее меньше, чем Лимбо? Запрещенный вопрос! Она – это любовь, наслаждение и надежда, а Лимбо – это жизнь здесь и сейчас. Может случиться так, что сохранить обоих не удастся. В глубине души я знаю, каким будет мой выбор, если действительно придется выбирать. И она, наверное, знает тоже… Поэтому наши тени никогда не сольются полностью. Внутри у каждого есть раковина, которая не раскроется ни при каких обстоятельствах, показав постороннему съедобную беззащитную мякоть…

Например, мне так и не удалось выяснить, почему стая кархародонов напала на косаток в ту ночь, когда самка едва не погибла. Я тщательно препарировал ее воспоминания, но обнаружил лишь слабое эхо чужого сигнала, не имевшего ничего общего с акульими.

Код принуждения. Я сам пользовался им неоднократно. Похоже, самка находилась под чьим-то контролем. Над этим стоило задуматься всерьез. Кто был пастухом двуногих? Где прячется это великое существо? Обладает ли оно плотью? И вообще – существо ли это?

Нет ответа.

* * *

Во время очередной охоты поблизости появился одиночка на десятиметровой акуле. Оказалось, что это самец. На сей раз мне удалось определить его пол на большом расстоянии, хоть в этом и не было моей заслуги. Он излучал, как целое стадо китов. Судя по всему, Новый Вавилон тоже был его конечной целью.

Акула – серьезный союзник и отличное оружие, но это всего лишь одна пара челюстей. Тем не менее чужак смело вторгся в наши «угодья». Я восхищался такой наглостью, однако у него вряд ли был хотя бы мизерный шанс. Он проявил еще большую наглость, когда попытался заполучить мою самку. Отчаянный парень! Спустя некоторое время я изменил свое мнение и готов был признать в нем серьезного соперника. Само его намерение свидетельствовало о том, что он обладает гораздо более избирательным и дальним «видением», чем я.

Несколько часов он двигался вслед за нами, придерживаясь параллельного курса. Когда стая уплотняла рыбные косяки и выстраивалась для этого, образуя огромную дугу, одиночка напал на дальний от меня фланг, где паслась косатка с моим двуногим сокровищем на спине. Это был неглупый ход, тем более что «эфир» был до крайности засорен сигналами охотников и повсюду раздавался грохот, плохо действовавший на мои барабанные перепонки, – это косатки глушили рыбу мощными ударами хвостовых плавников. Так что мне было не до тотального контроля.

Поначалу казалось, что чужак просто хочет получить свое на подготовленном, сбитом косяке. Это не могло быть поводом для конфликта. Изредка я наблюдал даже некое взаимодействие между стадами косаток и одиночными акулами. Их объединяли инстинкты охотников. Но сейчас чужаком применялась уже известная мне и вполне осознанная тактика – он «придерживал» акулу, запрещая той охотиться…

Моя самка вовремя почуяла что-то неладное и привязалась к корзине дополнительными веревками. Беременная косатка не является полноценной боевой единицей. Поэтому парень на акуле едва не достиг своей цели.

Он имитировал маневр одного из китов-загонщиков и оказался на расстоянии нескольких корпусов от кита-носителя. Потом последовала стремительная атака сбоку и снизу. В последний момент акула перевернулась на спину и разорвала косатке брюхо.

У меня в голове взвыла сирена смерти. Мгновение раскалывающей череп боли – и затем ярость… Лимбо протаранил косяк, рванувшись к месту коварного нападения. Я-то знал, что уже поздно. Косатку не спасти, а значит, оборвалась еще одна цепь жизни, которая могла протянуться в бесконечность. Но тогда мне было не до сожалений. То было время для гнева и мести. Гнев оказался бы бесплодным, а месть – нереализованной, если бы не… Группа.

Дело в том, что муляжи не охотятся. Я хочу сказать, что они не охотятся ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Пища не является для них целью, хотя они в совершенстве овладели всеми приемами индивидуальной и коллективной охоты. Муляжи изредка пожирают рыбу и даже дохлятину – и перерабатывают все без остатка. Подозреваю, что они могут длительное время обходиться вообще безо всякой подпитки. Их запасы энергии огромны – и это не биоэнергия. Поэтому и всплывают они крайне редко – не для дыхания, а для вентиляции. По правде говоря, они превосходят живых китов в быстроте и точности наведения. А теперь у меня появилась возможность проверить их в схватке с реальным и сильным противником.