Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого - [33]

Здесь же — под безчеловечными пытками палачей — упорное молчание тысяч…

В чем ответ на столь, казалось бы, неразрешимый вопрос?

Умучиваемые в пыточных камерах Преображенского перед Московской Голгофой русские люди совершали свой безпримерный в истории человечества коллективный подвиг отнюдь не с целью попытки сохранения каким-либо образом своих жизней: они были обречены и знали это наверняка; стрельцов, схваченных петровскими жандармами без какой-либо видимой причины, заставила сцепить зубы попытка защиты веры святорусской от поругания воцарившимся на русском троне антихристом. И оказавшись в лапах зверя, они теперь точно знали, что дорога в Жизнь Вечную у них теперь проходит лишь через короткое крестное страдание в застенках пыточных казематов перед самой Голгофой, которая и определена была для них не где-нибудь, а именно на Лобном месте, в самом сердце Третьего Рима — прямого духовного наследника той далекой земли в Палестине, где омыла честная Кровь Христа главу Адама, избавив тем человечество от греха его первородного. И каждый из этих тысяч царем-антихристом умучиваемых жесточайшими пытками русских людей нес свой Крест страдания за Христа Спасителя, претерпевшего эти муки много ранее. А потому одни выдерживали по семь считающихся смертельными доз ударов бича при хрусте выламываемых суставов на дыбе, другие даже рожали под безчеловечными пытками петровских изуверов и, забрызганные собственной кровью, сцепив зубы, все так же упорно продолжали молчать.

И зверь, видя невероятное стояние в вере русских людей, окончательно рассвирепел, тем вынеся из тайных застенков Преображенского всю свою подлинную людоедскую личину напоказ московскому люду, ужаснувшемуся увиденному и понявшему — какое чудовище сидит в этом страшном недочеловеке. Даже самый настойчивый и упорный его защитник — историк Ключевский — все же не может не отметить, что:

«…Петр был совершенно вне себя во время этого розыска и в пыточном застенке… не утерпев, сам рубил головы стрельцам» [49, с. 427].

«30 сентября 1698 г. к месту казни отправляется первый транспорт осужденных. Пятеро были по дороге собственноручно казнены Петром перед его домом в Преображенском. Этот факт удостоверен многочисленными свидетелями… Петру мало было того, что он сам работал топором, он хотел, чтобы его приближенные делали то же. Голицын оказался неловким и заставлял долго мучиться казнимых; Меншиков же и Ромодановский оказались более способными…» [16, с. 426–427].

И даже маленького тогда сына Алексея он пытался приучить все к тому же:

«Пьяный Петр, заставляя заспанного восьмилетнего сына рубить стрельчонку голову зазубренным топором, действует и как… демоническая сила… (Кузьмин-Караваев, 1911)» [46, с. 208].

Только людоеды могут приучать к человеческой крови своих маленьких детенышей, пока еще недостаточно искушенных в этом пагубном пристрастии. И если мальчик пытался при этом в чем-то папе-монстру перечить, то ребенок получал совершенно не детское мздовоздаяние:

«Сам родитель впоследствии объявлял, что, желая приучить сына к делу, не только бранил его, но и бивал палкою» [51, с. 790].

«Пьяный Петр, заставляя заспанного восьмилетнего сына рубить стрельчонку голову зазубренным топором, действует и как… демоническая сила…» (Кузьмин-Караваев)

«Приговоренных привезли на Красную площадь в санях попарно, с зажженными свечами в руках, и положили рядами по пятьдесят человек вдоль бревна, служившего плахой. 11 октября было совершено 144 новых казни; 205 человек было казнено 12 октября; 141 — тринадцатого; 109 — семнадцатого; 65 — восемнадцатого; 106 — девятнадцатого. Двести стрельцов были повешены перед окнами Софьи в Новодевичьем монастыре…

Одновременно с этим в Азове и других местах государства также велись следствия, сопровождавшиеся массовыми казнями… Приостановленные на несколько недель ввиду пребывания Петра с ноября по декабрь в Воронеже допросы и казни возобновились в самой Москве в январе 1699 г. Целыми тысячами убирали трупы, загромождавшие площадь. Впрочем, вся уборка ограничивалась тем, что их перетаскивали на соседние поля… а топор палача начинал работать снова. Пики с насаженными на них головами и виселицы с висячими гроздьями человеческих тел вплоть до 1727 года продолжают украшать на Красной площади… Лобное место» [16, с. 427].

Но если в эпоху Валишевского описание антиправославных кощунств Петра не считалось приличным, то революция Ленина сняла этот запрет. Вот как в помощь пропаганде Губельмана придворный романист революционеров Алексей Толстой дополняет исторические находки дореволюционного историка, сочувствующего Петру, раскрытием кощунств, производимых над убиваемыми русскими людьми кровавым палачом, обряженным в царское достоинство:

«Петр сам пытал Цыклера, и тот в отчаянии от боли… много нового рассказал…

В Донском монастыре разломали родовой склеп Милославских, взяли гроб с останками Ивана Михайловича, поставили на простые сани, и двенадцать горбатых длиннорылых свиней, визжа под кнутами, поволокли гроб через всю Москву по навозным лужам в Преображенское.

…Гроб раскрыли… Петр, подъехав, плюнул на останки Ивана Михайловича. Гроб подтащили под дощатый помост. Подвели изломанных пытками Цыклера, Соковнина, Пушкина и трех стрелецких урядников. Князь-папа, пьяный до изумления, прочел приговор…