Зверь милосердия - [4]

— Если вы хотите взять его для проверки, — сказал я, — с моей стороны возражений не будет. Вы убедитесь, что из него давно не стреляли. Лет пять, по крайней мере.

— Заметно, — сказал Кахэн. — Внутри он начал ржаветь. Нет, мы его не возьмем. — Вернувшись на прежнее место, он положил револьвер рядом с патронами. — Советую вам хорошенько почистить ствол. А ещё лучше отнесите его в мастерскую. Там сделают всё как надо.

Рамос сказал:

— Из ваших слов следует, что пять лет назад вы из него стреляли. С какой целью — опробовать оружие или просто попрактиковаться в меткости?

— К сожалению, тогда у меня была иная цель, — ответил я. — Моей собаке, шестимесячному щенку колли, кто-то подсыпал в пищу яд. Я побежал за ветеринаром — в то время ближайший телефон находился на Бродвее. Когда я вернулся, несчастный пес бился в агонии. Его мучения не поддавались описанию…

Кахэн кивнул:

— Да, я видел маленький белый крестик в углу дворика. Вы там щенка и закопали?

— Да, — ответил я. — С моей стороны это было проявлением сентиментальности, но я любил собаку и не хотел, чтобы её бросили в контейнер с мусором. Тот щенок был единственной собакой в моей жизни, заводить другую я не собираюсь. Во всяком случае, пока не буду уверен, что поблизости нет отравителя.

— Отравители причиняют владельцам собак немало горя. — Кахэн обернулся к Рамосу: — Ну как, Фрэнк, есть ещё вопросы?

— Только один, — сказал Рамос. — Мистер Медли, фамилия Стиффлер вам ни о чем не говорит? Курт Стиффлер?

Я медленно покачал головой:

— Нет. То есть человека с такой фамилией я не знаю, хотя звучит знакомо, будто я её где-то слышал. Причем сравнительно недавно. Так мне кажется.

— Имя и фамилию вы могли прочесть в газетах.

Я сказал:

— Тогда, значит, в газетах. Не припомню, правда, в какой связи.

— Пожалуй, у нас все, мистер Медли. На данный момент, я хочу сказать. А вообще, боюсь, нам придется ещё потревожить вас и задать значительно больше вопросов, после того как труп опознают и мы получим информацию коронера.

— Приходите в любое время, — сказал я. — Желательно только не сегодня. Вечером я иду в клуб — это мой шахматный день. — Я проводил их до двери и сказал: — Ещё несколько слов о собаке. Когда приехал ветеринар, он подтвердил, что животное отравили. Сказал, что я поступил совершенно правильно, избавив собаку от мучений. Он всё равно не смог бы спасти ей жизнь.

Рамос улыбнулся:

— Мы не предъявляем вам обвинение в убийстве собаки, мистер Медли. В одном, между прочим, вы были не совсем точны.

— О чем вы?

— О времени смерти Берлиоза. Он умер в шестьдесят девятом, а не в пятьдесят девятом году. А Рихарду Штраусу тогда действительно было пять лет — он родился в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году.

Я улыбнулся той деликатности, с которой он дал понять, что тоже знаком с биографиями выдающихся композиторов. Я сказал:

— У вас натренированная память, мистер Рамос. Уверен, в вашем доме тоже есть запись «Фантастической симфонии».

— Вы не ошиблись… Вы не планируете дальних поездок, сэр? Не собираетесь выезжать за пределы города?

— Нет, таких планов у меня нет.

— Отлично. Тогда, вероятно, мы снова увидимся завтра. Хотя репортеры, думаю, начнут одолевать вас уже сегодня.

Я пожал руки обоим и, выйдя на крыльцо, наблюдал, как они садятся в машину.

Потом наступила реакция, и меня начала бить мелкая дрожь. Закрыв дверь, я добрался до кресла и рухнул в него. Я опустил голову на руки, зажмурился и сидел так до тех пор, пока не стал трезво соображать.

Мой организм всегда бурно реагирует на подобные ситуации. Сегодня всё было сложнее, поскольку я был вынужден сам обнаружить труп и объясняться с полицией. Однако, отчетливо представляя, как сложится беседа, как поведут себя полицейские, я сумел сохранить спокойствие. Поднявшись утром с постели, я проиграл свою роль в уме, а потом отрепетировал в движении.

И я действительно почти забыл о покойнике, пока по сценарию мне не требовалось обнаружить его. До последнего момента мне удавалось полностью отрешиться от происшедшего.

Сейчас наступило время мучительных переживаний, и я страдал.

Немного успокоившись, я стал молиться. Снова и снова я вопрошал Всевышнего, почему Он требует от меня таких жертв? Впрочем, ответ я знал. Он прав, Он милосерден Он требует многого, но наступит день, и Он снимет с меня клеймо зверя. Я стану свободен. Наступит день, когда его милосердие коснется и меня.

2. Ферн Кахэн

— Что ты думаешь об этом старикашке? — спросил я, когда Фрэнк развернул машину и мы двинулись в сторону Бродвея.

— Не доверил бы ему и десяти центов. А ты?

— Мне кажется, он на уровне. С небольшими закидонами… или как это называется по-научному?

— Эксцентричный?

— Вот-вот. Ты, Фрэнк, просто ходячий словарь Уэбстера. Ну, в общем, мужик в его возрасте должен быть немного эксцентричным, если он холостяк.

— Почему ты считаешь, что он холостяк?

— Черт побери, разве не ты сам спросил его, холостяк он или вдовец? И он тебе ответил.

— Ты веришь всему, что он говорит, Рыжик?

— Ха! — сказал я. — Чего ради ему лгать в этом вопросе?

— Может, он зарезал супругу. По-твоему, все холостяки эксцентричны?