Зверь - [91]

Позавчера Дмитрий пришел домой чернее тучи и сказал, что девица (он при мне её иначе не называл) его обманула. «В каком смысле — обманула?» не поняла я. «В самом прямом — умерла при родах!» «А ребенок?» «Он тоже». Он зло выругался и скрылся в своей спальне. Мое ненавидящее его Я злорадно рассмеялось: «Так тебе, негодяй, и надо!». Любящее страдало: «Ведь это составляло смысл его жизни!»

А вчера он пришел домой раньше обычного, где-то часов в девять. Был весел, мил, предупредителен. Преподнес мне огромный букет красных роз. Обнял, поцеловал.

— Как же ты, Люда, хороша! — проговорил. — Ты даже себе не представляешь — до чего хороша!

И до того мне стало радостно от этих слов, что вновь была готова все забыть и все ему простить.

— Давай поужинаем вместе? — предложил он.

Он помогал мне накрывать стол. Все было чудесно. Во мне опять воспряли духом надежды на возможное счастье. За ужином я выпила два бокала шампанского. Потом он сказал:

— Люда, ты бы не сыграла финальную сцену фильма?

Во мне будто все одеревенело, так как прекрасно знала, чем должен закончиться фильм. От страха у меня даже помутилось сознание и я долго не могла сообразить, что же ему ответить.

— Но ведь ты… — начала было я, но так и не смогла закончить фразы.

Но он понял, что я имела сказать.

— Нет-нет, никаких последствий для тебя не будет. Я изменил сценарий. В жертву Зверя будет принесен лишь младенец. Это более точно отразит главную идею.

— Да, но где ты возьмешь младенца? — наконец обрела я дар речи.

— Будет младенец. Об этом не беспокойся. А потом мы поженимся и уедем куда подальше, к примеру, на берег Адриатики или ещё дальше. Согласна?

— Хорошо, я попробую, — сказала я, уже заранее зная, что сделаю утром следующего дня, так как не в характере Дмитрия было отказываться от задуманного. Я не желала ложиться последним камнем в здание его фильма.

— И вот я здесь и готова отвечать по всей строгости закона, закончила я рассказывать свою печальную историю жизни.

Терпеливо слушавший меня более часа Серегей Иванович Иванов сочувственно улыбнулся, спросил:

— Вы рассказали все, что знали о Баркове?

— Да. Как на исповеди. А что, за ним ещё что-то есть?

— И очень многое.

— Значит, вы уже сами на него вышли и не допустили бы гибели невинного ребенка?

— Конечно.

— Вы меня арестуете?

Иванов вновь улыбнулся.

— За что, Людмила Викторовна?

— Но ведь я была соучастницей убийства Вероники Кругловой и того, другого.

— Вы знали, что Барков замышляет убийство?

— Нет. Но я слышала, что незнание закона не освобождает человека от уголовной ответственности. Ведь так?

— Так. Но это в том случае, если вы нарушили закон. А вы его не нарушили. Единственно, в чем вы виноваты, так это в том, что не сообщили в милицию о совершенном тяжком преступлении. Но, во-первых, по этому преступлению уже истек срок давности привлечения вас к уголовной ответственности. Во-вторых, по новому законодательству человек не обязан сообщать о преступлениях, совершенных близкими людьми. А Барков для вас был несомненно близким человеком. Так что вы ни в чем не виноваты, Людмила Викторовна. Но у меня к вам будет огромная просьба.

— Я слушаю.

— Вы должны будете вернуться домой и делать все, что скажет Барков.

— Зачем это?

— Нам необходимо захватить всю его банду с поличным.

— С каким еще?

— На завтра намечено похищение ребенка. Вы вместе с Барковым и его людьми будете находиться уже в квартире. В какой именно? Нам пока неизвестно. Но Захарьян привезет ребенка именно туда.

— Захарьян — он кто?

— Верный подручный Баркова. Как только он принесет его в квартиру, вы должны будете взять ребенка на руки и уйти на кухню. Понятно?

— Да.

— Вы согласны нам помочь?

— Согласна.

— Спасибо, Людмила Викторовна! Я почему-то был уверен, что вы согласитесь.

Иванов стал записывать мои показания в протокол.

Глава девятая. Иванов. Совещание

Итак, мы вышли, как говорится, на финишную прямую. Еще немного и закончится последний акт этой страшной пьесы. Устал. Сказалось напряжение последних дней. Мой поношенный организм начал давать сбои. Все тело ломило, в горле першило, голова шумела. Должно быть заболел. Не ко времени. Нельзя мне сейчас болеть. Никак нельзя. Как же паршиво я себя чувствую. На улице вёдро, а мой внутренний барометр показывает слякоть. Вот черт!

Вдруг, дверь кабинета бесшумно открывается и в кабинет входит… Не может быть! Я не верю собственным глазам. В кабинет входит мой постоянный оппонент по жизни и по судьбе Антон Сергеевич Поляков. Веселый. Жизнерадостный. В дорогом добротном костюме и с кейсом в руке. То есть точно такой, каким я его знал четыре года назад. Сколько произошло всего за эти годы. Иному бы хватило не только на всю жизнь, на и на жизнь будущих поколений. Ага. По вине Полякова и таких, как он, умерла моя вторая жена Катя, я сам чуть было не отдал Богу душу, а сколько погибло замечательных парней. Да, но почему он на свободе?! Ему еще, по моим скромным подсчетам, сидеть и сидеть, как медному котелку.

Поляков проходит к столу, садится за приставной столик, смотрит на меня смеющимися глазами, но сочувственно говорит:

— Что-то вид у вас, Сергей Иванович, неважнецкий? Не заболели?