Зверь из бездны - [11]
Кошмар пережитого, потеря веры в идеалы, наблюдения над происходившим привели к тому, что уже спустя год перед читателем возник другой писатель. Куда делась добродушная улыбка и «тепло» описаний[45], где прежний смешливый задушевный тон при взгляде на сонную, нелепую провинциальную жизнь[46], куда делись его герои — безмятежные и ограниченные обыватели, умеющие радоваться мелочам и мечтать о великом? Теперь уже невозможно было даже подумать о том, чтобы «поиграть» с его фамилией, образовывая от нее разные производные вроде «чириканья» и «чириковщины»[47]. Теперь в его творчестве на первый план вышла трагедия тысяч и тысяч его соотечественников, так называемая «трагедия беженства». Отныне уделом самых обычных людей, чей крестный путь пролег из Крыма в Константинополь и далее, сделались небывалые страдания. На их лицах отпечатались кровавые отсветы пожарищ, неизбывные муки, непреходящая скорбь.
Эпопея беженства была развернута в романе с оригинальным названием — «Мой роман» (1926). Судьбы героев этого произведения определяются великой трагедией, разметавшей семьи, разрушившей устои, заставившей людей мыкаться в поисках дома, угла, тепла, добра и любви. Иван Петрович, Вероника, ее муж, маленькая дочь несчастны, их психика изломана, они навсегда потеряли покой. И, насильственно ввергнутые в пучину раздоров, непонимания, ревности и взаимного недоверия, они гибнут, кончают с собой, остаются опустошенными и одинокими.
Когда-то по поводу одной из дореволюционных пьес Чирикова «Шакалы» (1911) критикой было высказано мнение, что она слишком мрачна, в ней «смертным духом пахнет»[48]. Но то была всего лишь камерная история неразделенной любви, приводящая героев к роковому финалу. Гораздо более подошло бы это определение к роману Чирикова «Зверь из бездны» (1926). В предисловии к нему автор писал: «Занося в свою художественную летопись правдивую историю о том, как люди жили, ненавидели и любили в наши страшные годы, я не выхожу из рамок свидетеля. <…> Роман мой — сама жизнь. <…> жизнь сама стала величайшим автором. <…> и роман мой носит отпечаток того хаоса обломков, вещественных и невещественных, среди которых мы живем и действуем. <…> Читатель, знай и помни, что роман мой — сама жизнь, а я автор настоящего произведения — не судия, а свидетель, и не историк, а только живой человек, испивший из чаши мук и страданий русского народа». Когда-то, желая упрекнуть Чирикова, писали, что он не может называться реалистом, так как, отказываясь от психологического анализа, проникающего вглубь, довольствуется лишь внешним сходством с изображаемым[49]. Не соглашаясь в принципе с такой оценкой, скажем только, что именно «сходство» с реально происходившим придало роману необычайную остроту. И именно поэтому он был встречен эмиграцией с явным неудовольствием.
«Национально-настроенная молодежь» адресовала писателю «Открытое письмо», опубликовав его в парижской газете «Возрождение»[50]. Она обвинила художника в «клевете» на белое движение. Этого взгляда придерживался и П. Б. Струве (он явился идейным вдохновителем всей затеи), назвавший роман «объективно неправдивым произведением»[51].
Что же инкриминировалось писателю? Он «осмелился» вскрыть ужас той всеобщей человеческой распри, в которую вылилась защита Отечества белой гвардией. Эмигрантская публика не смогла ему простить, что он не принял целиком сторону «спасителей Отечества», а показал сонмище израненных, исковерканных человеческих судеб, по которым безжалостно прошлось колесо истории. Чириков был убежден, что ожесточение войны извлекает из глубин человеческой психики звериные инстинкты у самых благородных людей, сеет жажду убийства, мести, разрушения и насилия.
Апокалиптический образ «Зверя из бездны» определил структуру всего произведения. Ощущение безнаказанности и вседозволенности пьянит настолько, что забываются те идеи, во имя которых люди брались за оружие. Эти наблюдения Чириков вынес еще с фронтов первой мировой войны, где побывал в качестве военного корреспондента и по следам которых написал книги «Поездка на Балканы» (1913) и «Эхо войны» (1915). Вот одно из них: «Посмотрел поближе на войну, на озверевших людей, на героев, побежденных и победителей. <…> Воюет весь народ, опоэтизировал ее, украсил цветами, опьянил патриотизмом <…>. Но <…> война всегда зверство и будит в человеке зверя… А эта особенно жестокая: сошлись посчитаться вековечные враги, и быстро пропала всякая показная гуманность. Насмотрелся. Испытал сильные ощущения. <…> Ад!»[52]. Но окончательно подтвердила его пессимистические прогнозы относительно потери людьми человеческого облика именно гражданская война, когда сошлись «посчитаться» не две нации, а братья, отцы и дети, разведенные по обе стороны баррикад классовой ненавистью.
Чириков, создавая социальную эпопею «Зверь из бездны», избрал позицию Высшего Судии. Он ищет не правых и виноватых, а страдает, видя, как все перемешалось и перепуталось в этой бойне, где «белые» и «красные», попадая в плен друг к другу, меняются местами, сражаясь уже на стороне недавнего противника. Тем же, кто не хочет принимать участия в резне, приходится скрываться в лесах. Но даже примкнув к «зеленым», они все равно рано или поздно вступают на путь грабежа, насилия над мирными жителями, так как вынуждены добывать себе пищу и кров.
