Зверь дышит - [61]
Самое трудное для меня — это шея и ключицы. Грудино-ключично-сосцевидная мышца. Musculus sternocleidomastoideus. Это надо специально изучать, наблюдать. При разных поворотах головы они по-разному напрягаются. То выпирают, то нет. Надо внимательно смотреть всякие ракурсы. Ты любишь слова, я люблю изображения. Эти девчонки, они общезначимые. Ничего красивого Пентхауз не показал. Оставил его в Зверев-пункте, пусть сторожа смотрят. Мне назначает Мулен Руж по ночам рандеву. И я прошу вас, не стучите, я вам не открою. Запрокинул усы — и спишь. Ещё скрести руки на груди, как покойник. Дин-дон, дин-дон — три раза. А в восемь хорошо бы уже встать. Ещё скрести руками в бороде и просыпаться. И умоляю, не звоните, я шнур оборву.
А родители тут ни при чём. Не их вина, что родился именно я. Мог родиться кто угодно. Мало ли людей рождается ежечасно. Ну и рождались бы и жили. А тут вдруг я. «Я, — он начал, — из бедной, но честной семьи». Нет, это не родители, это другое. Присутствие, а не жизнь. Не жилец, а пришлец.
[Тушинский Икс — ни шут], ни вор. [Ни школьника кинь, Локшин!] У меня абонентов твоих имена. Живые журналы, живые картины — всё автоматизировано. Дескать, он прикажет ей: «помножь-ка мне 25 на 10 с одной сотою!» — и сидит потом, болтает ножками, сам сачкует, а она работает. Смотрит сны в ночном Интернете. Суч буизнес. А регионы реагируют. Такая вот (кукольная) петрушка.
Более двухсот наименований. От называния сразу какая-то плёнка. Эффект «пластиковая упаковка». Блестящее, а может, и жирное. У тебя имён на целую страницу, хоть и крупным кеглем. Не имели имён ни Катя Якунина, ни Тамара Волобуева. Вон как графиня Носова по Фрязину идёт! Поеду в Пушкино, сгори это Фрязево. Я бывал в Апрелевке ещё несколько раз, но по другому делу. Даже не смотрел на правую сторону. Я знал, где её дом. «Эта Танюшка, она немного престарелая. Ну, ничего. Зато о-опытная!» Без горечи, но с язвой явной. Она труднолюбимая, она пробьётся. Что ж, появись, пожалуй, на биеннале, хотя б в тусовке. Да я сам не пойду. Я видела рекламку по телевизору, — такое фуфло. Всё то же самое: стёб — и стёб, и стёб, — и больше ничего. Последняя открытка — детским почерком: «Дорогие Коля и Тамара! Поздравляю вас с Новым годом». С каким? С 80-м, видимо. Из открытки я адрес и узнал. Таковы страсти поворотного пункта. Да, большая часть улетучилась. Стоящее посреди кухни ведро и высыпанный из него рядом на пол мусор символизировали поиск. Верней, анализ. Дневальный, почему мусор на плацу?! Мальчик такой счастливый: он ковыряет в носу. Как сказал бы сейчас старина Балабон — говорю вам по первому разу. Мальчик такой серьёзный: он вынимает занозу. Внимательно выковыривает из пятки. Он — чемпион. Чем он не чемпион? Не надо толкать так бестолково. Там настоящая толпавская битва. Прошёл шестой уровень, потерял пароль. В кэше он вряд ли сохранился.
Око как око. Тут как тут. Тет-а-тет. [Кэш как шэк]. Того и гляди: [зуб за буз], а за глаз залг. Скоро, скоро всё это случится: и зубы, и глаз. Этой ночью от тебя полетят клочья. Клочья музыки показывают, что она была тонкой, изящной, экономной. Почти анонимной. Почти нет двойных нот у инструментов. Прозрачная фактура, лёгкий, часто невесомый штрих. Непонятно, почему Шостакович сжёг эту рукопись. Нет особых звуковых эффектов, хотя в расположении аккордов второй темы, с находящейся вверху виолончелью, есть своеобразный изыск. Ты имеешь в виду Девятый квартет? Я забыла номер.
Звон струны неизвестного инструмента. У него и названья нет. Только понятно, что струна. Не духовой. Звяк даже. Спросить у Серёжи. Да он довольно однообразен, сколько лет уже. Может, кому в новинку велеречивые позвонки. Нехорошие мальчишки на разбитом пианино. Пела, пела, а потом легла с Никольским. Капитанская дочка. Мы встретились в Театре на Таганке. Должен был идти «Марат-Сад». Но дальше подъезда наша встреча не описана. Большая часть улетучилась. Таковы страсти поворотного пункта.
Небесный свет в неё проник. Золотой дождь. Она зачала? — я не помню. Ну, наверное. Иначе к чему всё. А потом Олимпия. Лимонов о ней хорошо написал в тюрьме. В тюрьме? Мане тоже полезно было бы посидеть в тюрьме. Не типа Бреннера, а типа Селина. Так многие считают. СчитаЛИ. А как бы она смотрелась у Гельмана на близлежащем биеннале! Типа Дубоссарского. Небесный свод в неё пролит. Ты так думаешь? Я всё время плачу. Уехал на дачу и плачу. Я не понимаю, что со мною. Хочешь обратно деньги — вот изволь получить с нуля.
Они называют себя интеллектуалами. Осмоловский осмысляет мусульман. Назови меня как-нибудь. А того, дурень, не понимает, что след от него по мягкой тундрё совсем лживый. Как от какого-нибудь Вилли Мельникова. Наклейка «sport» на лыжной палке должна, видимо, означать, что лыжи принадлежат спорту как категории. Но остаётся загадкой — зачем это обозначать и для кого? — Для поддержания привычки, чтобы категория не распалась. Но кому это нужно, кого это заботит? Распалась бы — и чёрт бы с ней! Или это есть такие категории, которые кому-то нужно искусственно поддерживать зачем-то? Вот и загадка, повторяю: кому и зачем?
Есть писатели, которым тесно внутри литературы, и они постоянно пробуют нарушить её границы. Николай Байтов, скорее, движется к некоему центру литературы, и это путешествие оказывается неожиданно бесконечным и бесконечно увлекательным. Ещё — Николай Байтов умеет выделять необыкновенно чистые и яркие краски: в его прозе сентиментальность крайне сентиментальна, печаль в высшей мере печальна, сухость суха, влажность влажна — и так далее. Если сюжет закручен, то невероятно туго, если уж отпущены вожжи, то отпущены.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман в письмах о запретной любви двух женщин на фоне одного из самых мрачных и трагических периодов в истории России — 1930–1940-х годов. Повествование наполнено яркими живыми подробностями советского быта времен расцвета сталинского социализма. Вся эта странная история началась в Крыму, в одном из санаториев курортного местечка Мисхор, где встретились киевлянка Мура и москвичка Ксюша…В книге сохранены некоторые особенности авторской орфографии и пунктуации.Николай Байтов (р. 1951) окончил Московский институт электронного машиностроения.
Николай Байтов родился в 1951 году в Москве, окончил Московский институт электронного машиностроения. Автор книг «Равновесия разногласий» (1990), «Прошлое в умозрениях и документах» (1998), «Времена года» (2001). В книге «Что касается» собраны стихи 90-х годов и начала 2000-х.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Стихотворение Игоря Шкляревского «Воспоминание о славгородской пыли», которым открывается февральский номер «Знамени», — сценка из провинциальной жизни, выхваченная зорким глазом поэта.Подборка стихов уроженца Петербурга Владимира Гандельсмана начинается «Блокадной балладой».Поэт Олег Дозморов, живущий ныне в Лондоне, в иноязычной среде, видимо, не случайно дал стихам говорящее название: «Казнь звуколюба».С подборкой стихов «Шуршание искр» выступает Николай Байтов, поэт и прозаик, лауреат стипендии Иосифа Бродского.Стихи Дмитрия Веденяпина «Зал „Стравинский“» насыщены музыкой, полнотой жизни.
Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.
Я был примерным студентом, хорошим парнем из благополучной московской семьи. Плыл по течению в надежде на счастливое будущее, пока в один миг все не перевернулось с ног на голову. На пути к счастью мне пришлось отказаться от привычных взглядов и забыть давно вбитые в голову правила. Ведь, как известно, настоящее чувство не может быть загнано в рамки. Но, начав жить не по общепринятым нормам, я понял, как судьба поступает с теми, кто позволил себе стать свободным. Моя история о Москве, о любви, об искусстве и немного обо всех нас.
Сергей Носов – прозаик, драматург, автор шести романов, нескольких книг рассказов и эссе, а также оригинальных работ по психологии памятников; лауреат премии «Национальный бестселлер» (за роман «Фигурные скобки») и финалист «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику»). Новая книга «Построение квадрата на шестом уроке» приглашает взглянуть на нашу жизнь с четырех неожиданных сторон и узнать, почему опасно ночевать на комаровской даче Ахматовой, где купался Керенский, что происходит в голове шестиклассника Ромы и зачем автор этой книги залез на Александровскую колонну…
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.
Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.