Звенья разорванной цепи - [6]

Но ничего оригинального князь не придумал. Он предложил ей забыть сей досадный инцидент с Ариной, простить ошибку, вызванную долгим отсутствием супруги и физиологическими потребностями мужского организма.

— Ты не собираешься признавать ребенка? — вдруг спросила его Аржанова.

— Какого ребенка? — полковник словно бы споткнулся на ровном месте.

— Того, что родит от тебя Арина через два месяца.

— Ты всерьез утверждаешь, будто у нее — мой ребенок?

— А чей, ваше сиятельство?

— Н-не знаю…

В волнении князь приблизился к Анастасии, и она закатила ему полновесную пощечину. Схватившись за щеку, Мещерский отшатнулся.

— Настоящая ты сволочь, Михаил, — сказала курская дворянка, потирая ладонь, пострадавшую от сильного удара. — Сначала, как говоришь, не устоял, а теперь — в кусты. Ребенок — твой, сие мне совершенно ясно. Если родится мальчик, я запишу его в унтер-офицерские дети, потому как мой бывший крепостной Николай, ныне вольный человек и мещанин, будет числиться капралом в фузелерной роте севастопольского гарнизона. Если родится девочка, то проблем вообще никаких. Она вырастет в нашей семье, я обеспечу ее приданым.

— Почему ты так яро выступаешь против меня? — озадаченно спросил Мещерский. — Разве ты забыла о наших праздниках любви?

— Ничего подобного! — огрызнулась она.

— Нет, забыла! — воскликнул он с некоторым торжеством в голосе. — Ты забыла, как ждала моих ласк, как страстно желала их!

— Ну предположим, что желала.

— Тогда зачем спорить? Давай начнем все сначала. Перелистаем обратно удивительную книгу нашего романа до самой первой его страницы. Много там чего было написано…

Курская дворянка отвернулась от мужа и снова подошла к окну. Ветер, который зимой дул обычно с моря на берег, раскачивал ветви деревьев в саду. Лишь кипарисы, высаженные вдоль забора и главной аллеи, мало поддавались его порывам. Их пустые внутри темно-зеленые кроны, где никогда не поют и не селятся птицы, выглядели красиво, но печально.

Перемену в настроении жены полковник уловил тотчас. Встав рядом с ней, он через окно долго смотрел на сад, потом взял ее руку и нежно поцеловал. Следующим его действием были объятия, коим Аржанова сопротивления не оказала. Через минуту широкая кровать из дуба, накрытая голубым шелковым покрывалом, приняла на своем роскошном ложе два сплетенных тела.

Жаркими губами Мещерский быстро касался лица, шеи и плеч супруги. Затем привычным движением расстегнул на ней домашнюю блузку и обнажил грудь чуть ниже сосков. Под его ладонями они отвердели. Обычно эта ласка возбуждала Анастасию, и она пылко отвечала мужу. Но теперь лежала неподвижно и словно бы чего-то ждала. Михаил раздвинул ей груди и языком провел по длинному узкому шраму, пролегавшему в ложбинке точно между ними, похожему на шов, оставленный какой-нибудь грубой нитью, например, сапожной дратвой.

Так, острым турецким кинжалом «бебут» распоров на Анастасии рубаху от горла до пояса, ранил русскую путешественницу ее коварный и жестокий враг Казы-Гирей в караван-сарае у деревни Джамчи. Привязанная к столбу, она стояла перед ним обнаженной по пояс, не произнося ни слова, хотя кровь текла из раны на грязный глинобитный пол, хотя подручные османского шпиона приготовились бить ее кнутами, хотя он сам, злобно усмехаясь, выкрикивал ей в лицо оскорбления и угрозы.

Шрам остался потому, что разрез на коже получился глубоким. Поначалу Флора сильно переживала из-за этого. Ей казалось, шрам портит ее идеально сложенное тело и напоминает о глупом промахе, допущенном ею. Кроме того, он может не понравиться ее великолепному возлюбленному, человеку, который и отправил Анастасию в крымское путешествие, возлагал большие надежды на таланты и способности к конфиденциальной работе молодой вдовы подполковника Ширванского пехотного полка, а она их, выходит, не оправдала.

Однако все сложилось по-другому.

Потемкин, увидев след от удара кинжалом на груди курской дворянки, едва затянувшийся, восхитился им, как отличием смелого воина, полученном в бою. Той ночью он словно бы окутал красавицу тончайшей, волшебной пеленой нежности. Она поняла без слов, как много приобрела в его глазах, ибо прошла испытание. Осторожно касаясь губами шрама, Григорий Александрович как бы разделял с Флорой недавно пережитую боль, брал ее на себя.

Ничего подобного не мог ей сейчас подарить князь Мещерский, который грубо и настойчиво ее раздевал.

— Прекрати это! — вдруг приказала Анастасия Михаилу, почувствовав, что он пытается развязать шнурок, стягивающий ее панталоны на талии.

— Но почему, краса моя?

— Я не хочу.

— Нет, хочешь.

— Ты ошибаешься.

— Сейчас посмотрим…

Князь приподнялся, чтобы быстрее сдернуть нижнее белье с жены, и получил удар тыльной стороной ладони, выпрямленной, как нож, по горлу. Отвалившись в сторону, Михаил закашлялся, схватился обеими руками за шею.

— Ты — ч-чего?! — прохрипел он.

— Я же сказала: прекрати.

— Но мы… мы, по-моему, находимся на супружеском ложе… и ты … ты должна …

— Немедленно тебе отдаться, не так ли? — закончила Анастасия за него фразу, поскольку Мещерский говорил с трудом.

В знак согласия он кивнул.

Может быть, неожиданным, может быть, даже вероломным показался ее поступок бывшему кирасиру. Ведь Флора позволила ему себя обнимать, целовать, ласкать ей груди. Только в последний момент отчего-то передумала. Она не согласилась на восстановление их прежних интимных отношений, какие существовали до ее командировки в Турцию и операции «Секрет чертежника». Нечто неотвратимое, почти инфернальное мешало сейчас им, и князь Мещерский догадывался, что именно это было. Запахнув полы халата, полковник сел на край кровати.