Звенья и зёрна - [16]

Тем меньше думали о ней.

Мы славословили и гнулись,

Мы чашу выпили до дна,

Когда ж внезапно оглянулись,

Мы спохватились: где она?

1956

«Люди любят возмущаться…»

* * *

Люди любят возмущаться

то соседом, то женой,

то соседнею страной…

Вождь умел распоряжаться

этой склонностью дурной.

Долго вождь невозмутимый

возмущаться нас учил:

без огня, мол, нету дыма…

Сколько дыму напустил!

Дым дурманящий и горький

до сих пор нам ест глаза,

до сих пор спирает горло, —

закрывать окно нельзя.

Диалектик

Дальше, больше, громче, выше!

Вся страна взяла разбег.

Мудрый кормчий песню слышит:

вольно дышит человек.

Вождь принес для сверхэпох

симбиоз даров и пыток,

награждая нас за вдох,

нас карая же за выдох!

«От имени павших героев…»

* * *

От имени павших героев,

от имени славной страны

и ее священных устоев

внушали нам чувство вины:

народ, меняющий русла рек,

строил ГЭС в миллион киловатт,

а маленький человек

кругом виноват.

Судьи властью сильны,

ларчик просто у них открывается:

невиновный легко проникается

чувством вины,

если судит вождь-победитель,

созидатель, освободитель,

обожаемый обвинитель,

мастер вечной гражданской войны.

Выставляли тебя лжесвидетели

блудным сыном великой семьи,

чтоб забыл, что твои благодетели —

это платные слуги твои.

«Учителя уходят постепенно…»

* * *

Учителя уходят постепенно

За горизонт. Скрывает их земля…

Как велика большая перемена!

Где вы теперь, мои учителя?

Вот я стою один, уже я — старший.

Прошли непредусмотренно года,

Такие здесь предприняли демарши,

Какие вам не снились никогда.

Хоть собирай вас и сажай за парты,

Давай заданья, вызывай к доске…

С историей новейшею — запарка:

Учебники забросите в тоске.

Был ясен путь. Он с расстановкой, с толком

Шел к цели — только руку протяни:

Все истины расписаны по полкам,

Все, как по нотам, — завтрашние дни.

Свет впереди, а за спиною — страшно.

Худая гимнастерка в орденах…

Вы веру проповедовали страстно,

Списав со счета боль свою и страх.

Вот я стою, сторонник перестройки,—

Вам не судья, но постараюсь я,

Чтоб в свой черед не ставили мне двойки

Мои ученики и сыновья.

Начало века

Двадцатый век. Распутин… Что за бред?

Страницы невозможного романа,

Шальное сочиненье графомана,

Где не наложен ни на что запрет.

От океана и до океана

Империя, которой равной нет,

Вдруг распадется, но из мглы дурмана

Преображенной явится на свет.

Россия не двуглавой, но двуликой,

Растоптанной, великой, безъязыкой,

Отмеченной судьбою мировой

Встает до звезд и валится хмельной,

И над ее последним забулдыгой

Какой-то гений теплится святой.

«В час пик мировой перегрузки…»

* * *

В час пик мировой перегрузки,

о люди, услышьте меня:

евреи родственны русским,

а негры японцам родня,

и сердце у каждого слева,

двуногие братья мои,

потомки Адама и Евы

или обезьяньей семьи —

на ветках Вселенского Древа

единственные соловьи!

К анкете

1

Когда объявился я в мире,

он был свежим, с иголочки, новым,

как большая игрушка — готовым:

солнце, бабушка, дом и речка —

все закончено, прочно и вечно,

время расписано в календаре,

вечная кошка шалит во дворе,

мать и отец, как все, неизменные,

неразлучные, несомненные,

изначально, как мир, их родство,

и любовь ко мне —

неизменней всего.

2

В середине счастливого детства

оказалось, что мир поразительно хрупкий,

дома раскалываются, как скорлупки,

и железо свистит,

и внезапно навек

перестал быть живым человек;

отец на фронте, не возвращается,

мама плачет всю ночь напролет,

мир кончается, разрушается,

по развалинам голод идет…

3

Когда началась моя молодость,

первая молодость после войны,

от вчерашней трагедии сердце отпрянуло,

очарованно глянуло в очи весны,

полюбил — потерял я голову

и весь окружающий мир,

среди поля голого, как Адам и Ева,

мы вкусили плоды незапретного древа,

и мир, как напев, начинался с нас,

возникал в первый раз, сейчас…

4

Когда оказался я взрослым,

мир предстал предо мной мастерской,

и я в ней работал…

5

Только взглядом

в три четверти жизни длиной

мир увидишь как таковой,

и не кадры отдельные — цельную съемку,

где теперь превратилось в давно, —

непрерывно от предка к потомку

на глазах моих делалось это кино.

……………………………………………

Содержание жизни и форму

постигая достаточно долго,

я, пожалуй, выполнил норму

основного житейского долга.

Что сказать вам, идущие следом?

Окончательный вывод — неведом,

кроме вкуса полыни и меда.

Я стою на пороге, смущенный

запоздалым чувством свободы,

чувством ветра, весны зеленой,

удивленный, как в первые годы.

Детской веры своей не откину,

не отрину и опыт прозренья…

Созерцающий видит картину,

созидающий видит творенье.