Звать меня Кузнецов. Я один. - [35]

И — точка. А видится восклицательный знак и многоточие!..

Поныне не могу себе простить беспечную надежду: всё ещё впереди: встречи с ним и застолья. И не могу поверить в его, якобы, суровость, высокомерие. Да нет же, просто Поликарпыч устал. Почти физически воспринимаю тот груз времени, который был взвален даже на его могучие плечи. Общение в семидесятые годы с ним убеждает меня в этом. Я же видел, каких трудов ему стоило сдерживать мощь своего таланта.

Знать с какой прозорливой бережливостью он относился к своим менее одарённым друзьям-товарищам и поверить в неприступность Кузнецова невозможно. Да, я не знал позднего Поликарпыча, но кто бы другой при невероятной загруженности взвалил бы на себя ещё и «обузу» подготовить, написать в предисловии «Слово о друге юности» и издать посмертную книжицу стихов Валерия Горского «Под небом восхода» — не знаю! А у Валеры было много друзей.

Да и ни к чему мне ломиться в открытую дверь: о своём отношении к живой природе, а значит, ко всему живому, не говоря уже о близких ему людях, он гениально просто сказал в стихотворении:

Прикосновение

Вдалеке от разбитой дороги,

Где природа тиха и бедна,

Я коснулся травы-недотроги,

И мгновенно поникла она.

А потом недоверчиво стала

На глазах у меня оживать.

Поднялась, как ни в чём не бывало.

Я коснулся — увяла опять.

Жизнь разбита, как эта дорога,

А природа тиха и нежна,

И душа у неё недотрога,

Прикоснешься — и вянет она.

Душа — недотрога! Мне видится — и в этом таится гениальность поэта. Хрупкость. Человек, практически, не защищён от варваров быта. Отсюда — потрясения. Душа поэта ранима. Мне верится, что Поликарпыч никогда не забывал об этом! Ороси цветок целительной влагой — и он расцветёт. А суровость — от усталости восхождения на вершины поэзии. И — графоманов.

Вглядываюсь в поздние фотографии Кузнецова и убеждаюсь: мне нужно было не идти, а бежать к нему сломя голову! И я теперь не могу себе простить робость возобновить прерванное общение с ним. Что поделать, не мог я и подумать, что этот могучий человек так рано, преждевременно уйдёт «по ту сторону земли». Запоздалым утешением стало то, что в Краснодаре 26–27 сентября 2006 года прошли первые литературные кузнецовские чтения: время замалчивания Поэта на малой родине закончилось! Но «занавес» только приподнят… И, признаюсь, меня «дико!» возмутили слова Владислава Бахревского: «Кузнецова никогда не будут знать», и т. д. («ЛР». № 28. 13.07.2007 г.). Будут!.. Вершины сияют над облаками и тучами. Чтобы их увидать, нужно самому подняться выше тумана.

Через два года у меня вышел первый поэтический сборник «Зелёный факел». «Комсомолец Кубани» дал добрую рецензию, озаглавленную строчкой из книги: «Искать своих высоких журавлей». Но творческого удовлетворения я не испытал: не то! Видимо, кузнецовский «мастер-класс» сказался.

За эти годы Юра неоднократно приезжал в Краснодар, и мы встречались, допоздна просиживали то у Вадима Неподобы, который снимал комнатушку в старинном доме на углу улиц Коммунаров и Горького, то в одноместном номере гостиницы «Кавказ». Вот об одной из встреч я и хочу вспомнить.

Отметить приезд Кузнецова решили в укромном месте парка им. Горького, на летней веранде сгинувшего после реконструкции — а жаль! — ресторана «Огонёк».

Быстро собрались на званый ужин. Центром нашей «могучей кучки» был, конечно же, Юра. Рядом, примагниченный и нетерпеливо скованный, мягко вышагивал Валера Горский, а по правую руку — Вадим Неподоба, озабоченно поглядывавший то на Юру, то на писателя Ивана Николаевича N, своей экспрессивностью разрушавшего предвкушение праздника. «Тыл» прикрывали донельзя скромный и чуткий редактор Краснодарского книжного издательства Алексей Неберекутин и я. Кузнецов вышагивал громоздкий и уверенный, словно нёс перед собой чистый лист белой-белой бумаги: вот сейчас он разровняет его на скатерти стола и начертает пути Господни, укажет пункт пребывания Истины в последней инстанции.

И ведь начертал потом в прекрасной поэме «Путь Христа».

Уже был накрыт стол, а Иван Николаевич N (он был старше нас) не умолкал. Тогда Юра подозвал официантку и попросил принести и открыть бутылку «Боржоми». Вода вскипела, выпузырилась на белоснежную скатерть. Юра посмотрел на N, затем перевёл взгляд на нас, указав глазами на бутылку: вода продолжала пузыриться. И мы все поняли! Расхохотались. Иван Николаевич тоже. Так мог только Кузнецов: и в творчестве, и в быту — не унижая, не причиняя зла, поправить, талантливо подтолкнуть вперёд, мягко указав на недостатки.

Судьба распорядилась так, что я исчез почти на четверть века из Краснодара — сдуло меня с литературного горизонта. Последний раз я был у него в Москве в 1976-м. Об этом приезде, при наличии свободного времени, можно написать книгу. Привёз первую книжку и рукопись новых стихов для московского издательства. Гордостью моею и надеждой была, конечно, поэма «Колокола».

Она-то меня и «сгубила». Не всем в ту пору нравилось вольнодумство. И кара не заставила ждать.

Последняя встреча с Юрием Кузнецовым состоялась заочно… На «зоне!» был праздник — 7 ноября. Включили первую программу. На экране — Кремль, звучит бой курантов. И на этом, уходящем на второй план фоне — во весь свой недюжинный рост — Юрий Кузнецов! Он читает свои потрясающие стихи.