Звать меня Кузнецов. Я один. - [150]

Лекции чередовались с обсуждениями, всего удалось обсудиться только пятерым: Александру Дьячкову, Сергею Бачинскому, Андрею Ставцеву, Жене Шестовой и мне. Главный упрёк, который Кузнецов поставил мне в укор на моём обсуждении — отсутствие своего мировоззрения. Причиной тому было моё раннее стихотворение о любви декабристки к своему мужу, декабристов он считал разрушителями России. Ругал за слепое следование традиции, когда я на вопрос о своих любимых поэтах назвал имена Пушкина, Есенина и Рубцова. «Вы идёте проторённым путём», — говорил он.

Однажды на наш семинар зашёл какой-то сторонний слушатель и во время лекции вдруг вскочил и стал читать стихи Довлатова:

Французик молодой

Был просто очарован

Пикантной полнотой

Натальи Гончаровой.

Кузнецов немедленно попросил хулигана выйти. Тот упёрся, стал кричать: «Вы — трус! Что вы мне сделаете? За охраной пойдёте?!» Кузнецов выдержал долгую паузу, и снова попросил кричавшего выйти. Тут мы уже не выдержали и встали, чтобы вывести хулигана, но тот, поняв, что Кузнецов на его провокацию не поддаётся, предпочёл ретироваться из аудитории. Когда мы спросили, кто это такой и откуда вообще взялся, Юрий Поликарпович кратко ответил: «С улицы». Оказалось, это его бывший студент, которого он отчислил с семинара.

К сожалению, наше знакомство с мастером оказалось кратким. Накануне одного из семинаров мы узнали, что Юрий Поликарпович скончался. Малый зал ЦДЛ, где проходило прощание с поэтом, был забит до отказа. Публика была самая разношёрстная, помимо истинных друзей и почитателей Кузнецова, пришли отметиться и немало случайных людей из «патриотической» тусовки. Началась томительная процедура прощания: звучали дурные стихи, написанные на скорую руку благодаря подвернувшемуся случаю, бичевали телевизионщиков, которые не соизволили приехать. Один известный политик, которого мы впоследствии окрестили «человек-ноздря», пытался казаться своим в доску, долго говорил и закончил где-то подхваченной и запомнившейся цитатой: «„Лицом к лицу лица не увидать“ — как сказал кто-то из поэтов…». «Кто-то…», — ядовито выдохнул один из присутствовавших литераторов.

Из ЦДЛ процессия с гробом покойного отправилась в Большое Вознесение, где должно было проходить отпевание поэта. Атмосфера в храме стояла тревожная, свечи, поставленные людьми, вдруг ощутившими себя «друзьями» поэта, ломались пополам и падали. Наш семинар в полном составе стоял неподалёку от гроба, наблюдая за происходящим. Отпевание прошло быстро, так же быстро отчеканил слово об умершем священник. На кладбище мы не поехали, слишком тягостное впечатление оставил по себе этот день.

Семинар Кузнецова, оставшийся без мастера, руководством института решено было сохранить. Два месяца нас передавали из рук в руки — искали достойного, в итоге новым мастером был назначен критик Владимир Гусев, через полгода успешно его разваливший. Мы разошлись по творческим семинарам — не все остались в поэзии: кто-то ушёл на прозу, кто-то на публицистику, кто-то на детскую литературу, кто-то учится до сих пор. Имя Юрия Кузнецова, как вспышка сверхновой, напоследок озарило нас своей творческой энергией, многое с тех пор прояснилось, высветилось в новом свете, но притяжение, созданное им, до сих пор не ослабевает.

Григорий Шувалов родился в 1981 году в Карелии в посёлке Ладва. Большая часть его жизни прошла на Вологодчине в посёлке Шексна. В 2003 году он поступил в Литературный институт и был зачислен в семинар Юрия Кузнецова. После смерти учителя Шувалов перевёлся в семинар Евгения Рейна. Впоследствии он основал поэтическую группу «Разговор».

Дмитрий Орлов До апокалипсиса далеко

Изношенное сердце

Писать о творчестве Юрия Кузнецова — трудно, писать воспоминания о Кузнецове — трудно вдвойне. Кузнецов — это два явления в одном: человек Юрий Поликарпович Кузнецов и грозно сияющий мир его творчества. Эти два явления и нераздельны, и до конца неслиянны. Они взаимно переливаются, полностью никогда не совпадая. Поэтому в каждом случае необходимо чётко представлять, в какой степени присутствует человек Кузнецов, с неизбежной человеческой субъективностью и сиюминутностью, а в какой степени тот величественный мир, который сам о себе свидетельствует и сам себя доказывает. Попробую пояснить на примере.

Последний раз я видел Кузнецова 8 октября 2002 года. В середине дня с портфелем в руках я шёл привычным маршрутом по делам, не связанным с литературой, в интересах заработка. Вокруг всё было серо, хмуро и грязно. Помнится, на меня накатили тяжёлые мысли о моих занятиях литературой: «Пусть мне мало что удаётся напечатать, но и сам я недоволен тем, как у меня получается. Так зачем же мучиться? Не пора ли закончить затянувшуюся игру в писателя?» На душе было по-настоящему тяжело, до безысходности. Я свернул с Тверской и пошёл по правой стороне вдоль Страстного бульвара. Шёл, повторюсь, привычной дорогой, дороги не замечая. Через несколько минут я неожиданно упёрся в ограждение газона. Стало понятно, что «автопилот» отключился, и я зачем-то зашёл на сам бульвар. Я остановился, поднял взгляд… и увидел Юрия Кузнецова! Он с величием византийского императора восседал, в берете вместо короны, на высоком сиденье в проезжающем по Страстному троллейбусе и туманным взглядом смотрел в окно и в неведомые дали своего творчества. Троллейбус, остановившийся в «пробке», бульвар и прочее я увидел потом. Потом и сообразил, что был вторник, и Кузнецов ехал, видимо, на семинар ВЛК в Литинститут. Различать предметы и обстоятельства времени и места я начал во второе мгновение, а в первое — я увидел уверенную красоту и мощное спокойствие того мира, который нёс в себе Юрий Кузнецов. Внутри у меня сильная и тёплая волна всколыхнулась и смыла все мои сомнения.