Зум-Зум - [3]

Шрифт
Интервал

Луна — словно новый целковый
На синее брошен сукно, —
И вечер лазурно-лиловый
Украдкой стучится в окно.
Ах, сказкою веет старинной
От этих серебряных крыш,
И кажется жизнь такой длинной
И скучной, как мокрый камыш,
И кажется, так бесприютно
Был прожит угаснувший день…
Приди мимолетно, минутно
Забытой любовницы тень!
Чтоб вызвать тебя, есть заклятья,
Да их не припомню никак…
Но лучше не буду страдать я
И с горя отправлюсь в кабак.

Вышеприведенные стихи и, в особенности, фраза Радугина: «Если я брошу лампу в стену и оттуда вылетит жар-птица, я стану счастливейшим человеком», сильно подействовала на А. П. Он сделался молчалив, задумчив и весь вечер не примечал ласковых и любовных взоров, то и дело бросаемых на него Ласточкой.

В этом я усматриваю ясное указание, что А. П, был уже волей Неведомой Силы приближен к мирам иным. Ибо я имею удовольствие лично знать И. И. Радугина, который одно время даже принадлежал к числу моих адептов, пока природное легкомыслие не увлекло его на совсем иные пути. Это человек в высшей степени милый, остроумный, добрый, но элементов для смутительного впечатления в нем нет. Очевидно, подсознательная сфера души А. П. за ветхой корой радугинских слов уже, прислушивалась к зовам и отзвукам, долетавшим Оттуда.

С вечеринки А. П. возвращался домой один.

Стояла светлая, теплая ночь. Улицы были совершенно пусты.

Полный луною, ясный и тихий, как вода, воздух мягко тек над домами, и белой скатертью убегала вдаль полоска чистой, словно только что вымытой, мостовой. Жемчужно светил застекленный газ. Пахло тополями.

Было в этой ночи что-то странное. Как будто некое волшебство разливалось над спящим городом: лунный свет вкладывал живую душу и в стены домов, и в камни мостовой, и в бело-грустный блеск газовых фонарей. Впервые изведанное, томительное чувство охватило душу Козихина. В уме неотступно звенела фраза из стихов Радугина:

«Ах, сказкою веет старинной От этих серебряных крыш.»

И было жалко, до боли жалко, что прожил человек до двадцати семи годов, а ничего необычайного с ним никогда не случалось. Не то что блуждающего мертвеца или призрака, галлюцинации слуха не мог припомнить А. П.

В таком состоянии явился он домой. И, когда на столике молочно-нарядным светом загорелся белый тюльпан, невольно припомнилась фраза Радугина: «Если я брошу в стену лампу, и из неё вылетит жар-птица…».

А. П. схватил лампу.

— Господа Боже. Что я делаю? Глупость какая! мелькнуло в его голове, но уже звоном разбитого колпака и треском лопнувшей электрической груши огласился № 17 меблированных комнат «Гвасталла».

Жар-птица из стены, однако, не вылетела и фантастическое настроение А. П. исчезло. Ворча о декадентских глупостях, доводящих человека чорт знает до чего, Козихин направился к постели.

Неожиданный стук в дверь привлек его внимание. Он отпер. Перед ним стояла женщина вида странного… Среднего роста, с каштановыми волосами и большими, хрусталю подобными, прозрачными глазами, пестро одетая во что-то красно-голубое с золотом, она была вся струящаяся, светлая, словно лучистая.

— Сударыня, удивленно спросил А. П. — чем могу служить?

Женщина знаком показала, чтобы он запер двери и спокойно уселась перед письменным столом. Это А. П. не понравилось.

— Сударыня, сердито сказал он, — потрудитесь объяснить… Женщина укоризненно покачала головой. Взяла со стола портрет Ласточки, бросила на пол и презрительно оттолкнула ногой, Фотография Козихинской невесты отлетела в дальний угол, а женщина скрестила на груди руки и засмеялась прямо в лицо А. П.

— Сударыня, ваше поведение… возопил тот. — Как понять его? Кто вы? Зачем вы? Почему вы? Или, быть может, вы — та самая жар-птица, которую я вызывал, как дурак, разбив электрическую лампу? В таком случае, видна птица по полету. Поведение ваше столь же глупо, сколь было глупо мое собственное.

Женщина засмеялась еще пуще.

— Я Зум-Зум… сказала она.

— А если Зум-Зум, то и зумзумте где-нибудь в другом месте. Меня же прошу оставить в покое.

С этими словами Козихин повернулся к двери.

Но Зум-Зум легко и мягко вскочила с кресла, подбежала к А. П. и положила тонкие, теплые руки ему на плечи.

— Милый, не сердись, заговорила она, заглянув в его лицо хрустальными и прозрачными очами своими, не сердись, дорогой… Я так хочу, чтобы ты остался со мною навсегда… навсегда… А пока не выполнено мое желание, я не успокаиваюсь, мятуюсь и капризничаю, милый, родной, дорогусенька… За это у нас меня и прозвали Зум-Зум.

— Где это у вас? На Нижней или на верхней Болвановке? — думал съязвить Козихин.

Но язва его, entre nous soit dit, более, чем плоская, была принята Зум-Зум с равнодушием.

— Нет, в Элефантине.

— Элефантина? Это что же, собственно, ресторан такой или кафешантан? Или, может быть, кинематограф?

— О, нет, дорогой. Элефантина— не то, что ты думаешь. Элефантина моя родина. Я хочу тебя увести туда… Потому ты мне нравишься, и ты — мой.

— А где она находится, твоя Элефантина?

— За большим стеклом, дорогой… Ах, как найти слова, чтобы описать прелесть её, милый. У нас ест зеркальное озеро, задремавшее в темно-зеленых моховых берегах, и на берегу его красный замок с высокой, высокой башней. Замок отражается в озере, и кажется, что их два: один— как следует, а другой— вверх ногами. У окна сидит принцесса в жемчужной короне, и в платье, с длинным шлейфом голубого шелка. Она всегда поет песенку одну и ту же песенку:


Рекомендуем почитать
Человек в движении

Рик Хансен — человек трудной судьбы. В результате несчастного случая он стал инвалидом. Но воля и занятия физической культурой позволили ему переломить ход событий, вернуться к активной жизни. Хансен задумал и осуществил кругосветное путешествие, проехав десятки тысяч километров на инвалидной коляске. Об этом путешествии, о силе человеческого духа эта книга. Адресуется широкому кругу читателей.



Зуи

Писатель-классик, писатель-загадка, на пике своей карьеры объявивший об уходе из литературы и поселившийся вдали от мирских соблазнов в глухой американской провинции. Книги Сэлинджера стали переломной вехой в истории мировой литературы и сделались настольными для многих поколений молодых бунтарей от битников и хиппи до современных радикальных молодежных движений. Повести «Фрэнни» и «Зуи» наряду с таким бесспорным шедевром Сэлинджера, как «Над пропастью во ржи», входят в золотой фонд сокровищницы всемирной литературы.


Полное собрание сочинений в одном томе

Талант Николая Васильевича Гоголя поистине многогранен и монументален: он одновременно реалист, мистик, романтик, сатирик, драматург-новатор, создатель своего собственного литературного направления и уникального метода. По словам Владимира Набокова, «проза Гоголя по меньшей мере четырехмерна». Читая произведения этого выдающегося писателя XIX века, мы действительно понимаем, что они словно бы не принадлежат нашему миру, привычному нам пространству. В настоящее издание вошли все шедевры мастера, так что читатель может еще раз убедиться, насколько разнообразен и неповторим Гоголь и насколько мощно его влияние на развитие русской литературы.


Избранное

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Избранное

В сборник румынского писателя П. Дана (1907—1937), оригинального мастера яркой психологической прозы, вошли лучшие рассказы, посвященные жизни межвоенной Румынии.