Зульфагар. Меч калифа - [20]

— Не дергайся! — не выдержал наконец самый молодой из них, понимая, что его очередь будет последней. — Все равно не поможет. А то ведь убьем, нам нетрудно, и никто с нас не спросит за это, — он достал из кобуры пистолет и ткнул в лицо жертве. — А так хоть жив останешься…

Увидев перед собой оружие, Славик сдался. Он плакал, но теперь был готов на все.

… — Так где твой дом, красавица? — настаивал Ибрагим, перейдя на чеченский язык.

До сих пор он говорил по-русски.

Помимо того, что практически все чеченцы владеют этим, как не так давно говорили, «языком межнационального общения», русский вынуждены были знать приезжающие со всего света боевики-наемники. Никуда не денешься — должен же быть единый язык, который понимали бы все и в данном случае на эту роль больше всего годился российский. Что бы там по этому поводу ни говорили, но русский по-прежнему занимает пятое место в мире по числу людей, владеющих им.

Ибрагим уже знал, что не сможет устоять перед чарами этой девушки. И тем не менее по-прежнему испытывал некоторую неуверенность. Все же чеченка, а своих насиловать нельзя… И чего она не русская?.. Тогда и вопросов не возникло бы… А так — столько свидетелей видели, как он ее увел…

Но с другой стороны, сам себя уговаривал бандит, кто из них, свидетелей, будет знать, что здесь произойдет? Вернее, будут знать, во всяком случае, догадываться, все — а вот кто осмелится открыто об этом говорить? Не будет же она сама трезвонить об этом и поднимать шум! Все остальные из страха перед ним, Ибрагимом, будут молчать и делать вид, что ни о чем не догадываются. Во всяком случае, официально в суд на него не подадут, в этом нет сомнения. Ну а слух, как говорится, к делу не пришьешь. Шариатские суды забиты сейчас таким количеством разбирательств, что никто не станет педалировать ситуацию, если не появится официального обращения.

Рассуждая подобным образом, Ибрагим откровенно храбрился. Потому что знал: помимо суда шариатского официального, есть еще и суд просто шариатский, народный. Однако привычка к вседозволенности, уверенность в собственной неприкосновенности легко побеждали чувство осторожности. И этому он тоже отдавал отчет.

…Малика вела бандита в дом, надеясь теперь только на дядю. Уж тот наверняка сумеет поставить на место этого увешанного оружием громилу…

Тем более, рассуждала девушка, что аргументов в ее защиту имеется немало. У Малики в марте девяносто шестого в Орехово погибла практически вся родня. Тогда русские попытались взять штурмом этот небольшой поселок в предгорьях, однако отряд моджахедов (настоящих моджахедов, а не бандитов, подобных этим, которые только прикрываются именем Аллаха и джихадом) дал гяурам хороший отпор. Особенно досталось казакам, которые без нормальной разведки пошли в атаку и напоролись на минное поле… Не сумев взять поселок штурмом, русские начали расстреливать Орехово из пушек, из этих современных «катюш» или как они там называются, с вертолетов… Одна из бомб или ракет попала в дом, где жила семья Малики. Засыпанные в подвале, они погибли все — мать, обе сестры и младший братишка. Сама Малика уцелела только потому, что в это время находилась у соседей… Оба старших брата, которые с началом войны были мобилизованы в дудаевскую армию, домой так и не вернулись, где-то сгинули. Ну а отца она лишилась еще раньше — он работал в милиции, простым постовым сержантом, и его невесть кто и за что убил осенью девяносто первого…

Так и оказалась Малика у дяди, брата матери, который жил здесь, в некогда казачьей, а сейчас все более очеченивающейся, станице Хутор-Андреевский. До сегодняшнего дня девушка чувствовала себя здесь в полной безопасности, не допуская даже мысли, что в отношение нее хоть кто-то может совершить нечто постыдное. Она знала, что ее соплеменники-чеченцы нередко подкарауливают и, вывезя из станицы, насилуют русских женщин и девушек. Иногда об этом становилось известно, однако обычно жертвы шум не поднимали и в органы шариатской госбезопасности не обращались — все равно бесполезно, зато позора не оберешься. Малика к подобным поступкам относилась резко отрицательно, но вслух особенно не возмущалась. Прежде всего, после происшедшего в Орехово к русским вообще она испытывала неприязнь, а во-вторых, была убеждена, что уж с ней-то ничего подобного произойти не может…

И вот на же тебе! Местные русские парни и казаки никогда не смели ее обидеть, хотя и знали, что ее дядя и братья воевали на стороне Дудаева — русские вообще на редкость незлобливый и немстительный народ. Так неужто ж…

И никто — никто! — из земляков за нее не вступился! Только Славка, давно и безответно влюбленный в нее соседский паренек… Что с ним сделали? Убили, наверное, как старика Таира…

— Далеко еще?

Ибрагим уже с трудом себя сдерживал. Но не валить же эту молчунью прямо здесь на землю!.. А внутри, снизу, уже поднималась горячая волна, готовая захлестнуть разум. Слишком он привык, что любая его прихоть выполняется беспрекословно.

Малика толкнула калитку и шагнула во двор. Ибрагим торопливо проследовал за ней. Лишь на мгновение приостановился, оглянулся вдоль улицы. Она была пуста. Да только уж он-то знал деревню — за ними сейчас наблюдали множество глаз… Ну ладно, не множество — большинство людей сейчас заняты своими проблемами, пытаются защитить свое имущество — но то, что такие всевидящие глаза имеются, нет сомнения. Ну и Шайтан с ними!