Зульфагар. Меч халифа - [11]

— Мне нужно подумать, — несмотря на то, что он выпил воду, голос пленного стал сухим, хриплым.

— Да-да, конечно, — легко согласился Мустафа.

Во внутренней борьбе, которая сейчас началась в душе этого гяура, непременно победит та частичка его «эго», которая скажет ему примерно так: «твоя информация, которую ты сообщишь этому чернозадому, никому вреда не принесет, зато ты окажешься на свободе, а потом, если тебя попытаются использовать в своих интересах и впредь, ты всегда сможешь обратиться куда следует, чтобы тебя оградили от преследования»… Это называется игра с самим с собой в поддавки. Он легко и просто сдастся сам себе, этот подполковник. Главное, чтобы он сдался сам, без давления. Тогда он будет работать лучше, искреннее, находя своим действиям новые и новые оправдания.

…Он считал себя неплохим психологом, сотрудник разведки Светской Республики Исламистан по имени Мустафа…

— Я тут еще кое с кем побеседую, — доверительно улыбнулся он пленному. — А потом я вас еще раз приглашу для более обстоятельного разговора… Решайте сами, теперь все зависит исключительно от вас… Ничего не значащая информация — и через три дня вы дома. Или вы храните гордое молчание о том, что никому не интересно — и сидите тут столько, сколько сможете выдержать издевательства этого отребья. Выбор за вами!

Мустафа был доволен собой. Русский офицер, скорее всего, уже сейчас готов пойти на соглашение в ним. Но пусть он, русский, еще поборется с собой! Ему полезно!

— В общем, вы подумайте над моим предложением, — небрежно произнес разведчик. — Можете пока идти. А сюда пусть приведут ту девушку… Эту, как ее… Медсестру…

К его удивлению, пленный не бросился вон из этой мрачной землянки с приспособлениями для пыток.

— Не трогал бы ты ее… — глухо сказал он.

— Не понял, — сделал удивленный вид Мустафа.

— Не надо ее, — не поднимая на него взгляд, проговорил офицер. — Трахни какую-нибудь другую… Тебе ведь все равно, в кого тыкать свой… — он сказал, что именно тыкать.

— Еще раз не понял, — повторил Мустафа.

А у самого внутри уже шевельнулось какое-то предчувствие. Нехорошее предчувствие. Тревожное.

Только он в тот момент не понял, предчувствие чего именно его беспокоит.

— Она же еще совсем молодая, — глухо бубнил пленный, глядя в серый вытоптанный земляной пол. — Сколько можно над ребенком издеваться… Она же совсем еще маленькая… Или вы не люди?..

Та-ак. Значит, его мысли о том, что эту девчонку трахают все подряд, были правильными!.. Что ж, ничего удивительного. Все восточные мужчины предпочитают блондинок.

И вновь у него в душе столкнулись несколько взаимоисключающих эмоций. Понимание того, что в течение столь длительного срока не тронуть девчонку попросту не могли. Неприятие самого факта насилия над женщиной — он учился в Египте и в Турции, а потом работал в Англии, неоднократно бывал в командировках в России, да и в некоторых других странах, а потому относился к «слабому полу» как к людям, а не как к бездушной принадлежности для секса. Неожиданно — ревность, потому что блондинка понравилась ему и было неприятно, что это тупое жвачное, начальник лагеря, скорее всего, уже трахал ее. Какую-то непонятную даже для самого себя нежность к этой девушке — наверное, она и в самом деле хорошая, коли за нее вдруг пытается вступиться этот человек, который не может не осознавать, что его самого в любое мгновение могут попросту прирезать…

— А с чего вы взяли, что я собираюсь с ней сделать что-то непотребное? — сфальшивил Мустафа.

— А зачем еще она тебе может быть нужна? — по-прежнему безнадежно переспросил пленный. — Секретов никаких она не знает, да и не знала никогда, выкупать ее некому… Вот и таскаете ее все, кому не попадя… Она ведь еще совсем молодая… Хоть бы ты пожалел… Ты же не животное…

— Идите! — резко проговорил Мустафа.

До этого момента он еще пытался убедить себя, что зовет девчонку для допроса. Теперь же, после слов подполковника, и самому себе признался, что она ему нужна совсем для иного. В конце концов, если ее и так уже все подряд поимели, то почему же нельзя сделать это и ему?

Пленный поднялся. Не поднимая головы, тяжело шагнул к двери. Потом вдруг резко, словно на что-то решившись, повернулся к Мустафе.

— Не зови ее! — требовательно произнес он. — Пожалей!

— Тебя не спросил! — впервые не выдержав подчеркнуто благожелательного тона, отрезал Мустафа. — Ты о себе думай, а не о ней! Защитничек…

Предвкушая рандеву с блондинкой, он не оценил ту молнию, что полыхнула в глазах пленного.

Тот больше ничего не сказал. Просто вышел из землянки.

В проем тут же всунулась бородатая лоснящаяся морда начальника лагеря. Мустафа невольно отметил, что с пленным русским ему общаться было приятнее и интереснее, чем видеть этого своего единоверца.

— Какие будут, того, указания? — спросил тот, сквозь свою толстую шкуру вновь ощущая недовольство инспектора.

— Давай девчонку. Потом «шестерок». А потом опять этого подполковника.

Борода исчезла.

…Она и в самом деле была очень молода. Мустафа разглядел это только сейчас, когда она оказалась в землянке. В строю девушка показалась ему несколько старше — наверное, потому, что в его глазах они все выглядели одинаковыми. Да и видел он издали… Тут же среагировал: действительно молода.