Зульфагар. Меч халифа - [10]

— Понятно, — кивнул Мустафа.

Привез продукты. А его сюда… Если не врет, конечно. Впрочем, может, и не врет — о том, что в плен захватывают людей, в том числе и сопровождающих гуманитарные грузы, Мустафа знал. И о том, что в Москве есть организации, которые и в самом деле организуют отдых для чеченских детей, он тоже знал — хотя и не верил, что от этого есть хоть кому-нибудь польза…

Сделал он и еще одну зарубочку в памяти. Что это за СБОР такой? Нужно будет навести справки и провентилировать вопрос, как его можно использовать в своих интересах. Правда, отставные офицеры — народ еще тот, патриоты, с ними трудно сговориться. Тем более, с Союзом благотворительных организаций… И все же нужно будет сообщить начальству.

— Ваше звание? — спросил он и сразу почувствовал, что собеседник напрягся.

— Подполковник, — осторожно ответил тот.

— Я постараюсь, подполковник, добиться того, чтобы вас обменяли на наших ребят, которые находятся в вашем плену, — забросил Мустафа надежную, как ему казалось, приманку.

Однако реакция оказалась совсем не такой, как он ожидал.

Пленный усмехнулся. И очень трудно описать всю гамму чувств, которая сконцентрировалась в этой усмешке. Здесь было и понимание, что его пытаются «вербануть», и осознание безнадежности ситуации, и абсолютное неверие собеседнику, и… робкая надежда…

— Вы врете, — ответил пленный. Однако его слова не вязались с интонацией — она не была столь резкой, она, интонация, оставляла некоторый простор для маневра. — Вы нагло врете. Эту лапшу будете вешать кому другому. Я прекрасно знаю, что у нас нет ваших пленных. Лебедь, предатель, в Хасав-Юрте по сути освободил и дал амнистию всем вашим и тем самым бросил нас здесь на произвол судьбы. На ваш произвол… Если бы он оставил ваших бандюков как обменный фонд, мы бы здесь не сидели, нас бы уже давно всех обменяли…

Что верно, то верно, — самодовольно оценил Мустафа. Тут мы сработали блестяще. О том, почему генерал Лебедь поступил именно так, а не иначе, лучше умолчим. Но он и в самом деле сделал все в интересах моджахедов! В частности, разом распустив все фильтрационные лагеря, подарил нам вот этих подполковников и медсестер, жизни которых являются сейчас валютой… Другое дело, что Россия не слишком-то торопится вызволить своих людей… Ну да только это уже проблемы самой России, она никогда как следует не заботилась о своих гражданах. Какие-нибудь янки или евреи уже давно камня на камне не оставили бы от этой Ичкерии, попробуй она такое творить против них. Аллаху акбар!

— Вы не совсем правы, — тем не менее счел необходимым возразить Мустафа. — Я имею в виду, что мы вас обменяем на тех ребят, которые уже сидят в «зоне»…

— То есть на уголовников? — быстро и откровенно спросил пленный.

Чувствовалось, что мысль о возможности подобного поворота дела у него уже появлялась; и не только появлялась — он ее уже со всех сторон обдумал, эту мысль. И вновь в его словах чувствовалось некоторое внутренне несогласование: с одной стороны, он очень хотел, чтобы его обменяли, а с другой, ему претило, что его, кадрового офицера, могут обменять на какого-нибудь бандита. Первое, впрочем, перевешивало. И Мустафа, желая войти, вкрасться в доверие к этому несломленному офицеру, решил ему немного подыграть.

— Ну почему же на уголовников? — поморщился он. — В российских тюрьмах сидит много чеченцев, которых туда упекли за политическую деятельность. На кого-нибудь мы вас и обменяем.

Пленный ему не верил. Но… Все же слаба человеческая природа! Пленный очень хотел верить этому человеку, который столь разительно отличался от того тупого жестокого сброда, которое охраняло лагерь!

— И что за это я должен сделать?

Мустафа был великодушен. Он не стал сразу добивать этого человека. Хотя бы потому, что надеялся в его лице обрести на будущее верного агента. Агента, который будет работать на него не за страх. И не за совесть. И не за деньги. Он будет работать на него из благодарности! А это если не самые, то во всяком случае одни из самых надежных агентов!.. Хотя, впрочем, со временем деньги он тоже начнет брать.

— Совсем почти что ничего, — ответил Мустафа, налив в большую чашку холодного «спрайта» и поставив густо вспенившийся напиток перед пленным на стол. — Просто расскажите, что вы знаете и что сочтете возможным, о ближайших планах поставок гуманитарной помощи в Ичкерию. И все!

Пленный на несколько секунд задумался, обдумывая предложение. Он медленно, стараясь не показать, насколько его мучит жажда, взял чашку (по небритой шее прошелся кадык), начал неторопливо пить.

— А вы будете нападать на колонны? — наконец, оторвавшись от чашки, спросил он. — Так ведь я не знаю графиков…

— Нет, что вы, — перебил его Мустафа. — Нас интересуют не колонны, а планы в целом. Колонны — это мелочь, у нас есть кому ими заниматься… Меня интересует проблема в целом. Что и в какие районы планируется поставить. В каких количествах. Кто персонально за это будет отвечать… Согласитесь, что эта информация никакого вреда конкретным лицам не принесет.

По большому счету, ответы на данные вопросы Мустафу не интересовали ни в малейшей степени. Кому, в самом деле, это нужно… Да и что такое уж неожиданное мог знать рядовой офицер, который, к тому же в течение некоторого времени уже пробыл в лагере?.. Тут расчет был иным. Если этот офицер (вот, шайтан, я же не узнал его имя и фамилию… Прокол, батенька, очевидный прокол…) ответит хоть что-нибудь, его можно будет смело считать на будущее своим агентом. Прежде всего потому, что тем самым он перейдет нравственный Рубикон, после которого каждый последующий шаг на пути предательства будет даваться все легче, а во-вторых, этой, никому не нужной, информацией его потом при необходимости можно будет шантажировать.