Зубы Дракона - [201]

Ланни, желая быть вежливым, заметил: «Мы вчера говорили о вашей семье. Мой отец сегодня встречается с вашим отцом».

«Деловые вопросы?» — спросила Оливия.

«Мой отец пытается убедить вашего, что он сможет поставить железнодорожное оборудование в Брест по более низкой цене, чем оно может быть изготовлено во Франции».

«Было бы неплохо, если бы они сговорились», — ответила молодая матрона. — «Мой отец восхищается американскими производственными методами, и хочет их импортировать во Францию». Пьер Хеллштайн был директором Северных железных дорог и контролировал один из крупнейших банков в Париже. Робби спрашивал о нем Дени, и они обсуждали эту богатую еврейскую семью, широко распространившуюся в Европе. А также ситуацию на железных дорогах. Считалось, что их акции катились вниз и они были перегружены облигациями. Хеллштайнам не приходилось беспокоиться, потому что государство покрывало дефицит. Была критика в Палате депутатов. Французская Республика должна была разориться, чтобы защитить держателей железнодорожных облигаций. Дени де Брюин, который владел такими облигациями, возмущался, называя эти критические замечания безответственными и демагогическими. Что касается Оливии, красивой, спокойной, величественной в длинной соболиной шубе, она была идеальным доказательством мудрости, гарантирующей большие доходы немногим избранным лицам, чтобы они могли посещать показы мод и демонстрировать сами образцы элегантности и изящества.

VIII

«Да, кстати», — неожиданно сказала дочь Иерусалима. — «Я понимаю, что вы не так давно были в Германии».

«Как раз перед Рождеством», — ответил Ланни.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне об этом. Там должно быть страшно.

— В некотором смысле, и для некоторых людей. Другие даже ничего не заметят.

«О, мсьё Бэдд», — сказала Оливия, понизив голос, — «Могу ли я сообщить вам кое-что, чтобы всё осталось между нами? Я действительно не должна об этом говорить, но мы все так обеспокоены».

— Вы можете быть уверены, что моя жена и я будем уважать ваше доверие, мадам.

— Мы только что узнали, что нацисты арестовали моего дядю Соломона. Вы, возможно, его знаете?

— Я имел удовольствие познакомиться с ним в доме Йоханнеса Робина. Кроме того, я являюсь одним из его вкладчиков в Берлине.

— Они сфабриковали против него обвинение об отправке денег из Германии. Вы понимаете, конечно, что банкир не может не делать этого, особенно в семье, как наша, которая ведёт бизнес в Австрии, Чехословакии и Румынии, и многих других странах.

— Конечно, мадам.

— Мы, евреи, слышали самые ужасные рассказы. И это заставляет нас страдать.

— Мне очень жаль, но многие из них являются правдой. Они объясняют это тем, что такие вещи происходят во время насильственных социальных переворотов. Но я сомневаюсь, что нацисты нанесут физический вред такому человеку, как ваш дядя. Он будет, скорее всего, подвергнут очень крупному штрафу.

— Это ставит нас в тупик, мсьё Бэдд. Действительно, мой отец не уверен, что для него будет безопасно поехать в Германию и разобраться в этом.

— Я сделаю предложение, мадам, если вы не возражаете.

— Это то, на что я надеялась.

— Я прошу вас держать это в тайне, как вы просили меня. Расскажите об этом вашему отцу и матери, но больше никому.

— Конечно, мсьё Бэдд.

— Я предлагаю их отправить кого-нибудь на встречу с генералом Герингом. Он имеет большое влияние и, кажется, понимает эти вопросы.

«О, спасибо!» — воскликнула Оливия Хеллштайн. — «Я так рада, что додумалась спросить вас об этом».

А Ирма добавила: «Отправьте кого-то, кто достойно и внушительно выглядит, и скажите ему, чтобы оделся, как следует, и не забыл ни одного из титулов министр-Президента и генерала».

IX

В память Мари де Брюин Ланни попытался увидеть ее младшего сына. Но не нашел его. Шарло был на встрече где-то с лидерами своего общества, а там запросы незнакомых не приветствовались.

Этот вторник, шестого февраля, должен был стать великой ночью протеста всех правых сил против правительства. Распоряжения о шествиях были опубликованы во всех оппозиционных газетах, под лозунгом: «A bas les voleurs! Долой воров!» В сумерках Шарло выйдет из своего укрытия с трёхцветной нарукавной с буквами FCF, что означало сын огненного креста. Он будет петь Марсельезу. Странное явление, боевая песня одной революции станет антипесней следующей! В перерывах между пением, Шарло и его отряд патриотической молодежи будут кричать слово «Demission!» — что означало удаление из правительства Даладье. Менее вежливо они закричат: «Daladier аи poteau!» Это означает, что они хотели сварить его заживо.

Ланни повёз жену в Палату депутатов окольным путем, потому что Мост Согласия был заблокирован жандармами. Целый час пара сидела на галерее для публики и слушала шум, который напомнил Ланни, что он слышал на Нью-Йоркской фондовой бирже на пике паники. Даладье не мог выступить с речью. Его политические противники кричали в его адрес оскорбления, используя обширную французскую лексику, в то же время, как коммунисты пели Интернационал.

Когда это стало надоедать, американцы вышли поглядеть на улицы. Они не могли увидеть много из автомобиля. Из-за страха попасть в свалку, они решили, что лучшим местом, из которого можно наблюдать парижскую демонстрацию, будут окна их гостиничного номера. Робби, разумный человек, был в своей комнате и вёл переговоры с главой французского строительного концерна, который иногда закупал лифты. Двое молодых людей стояли на балконе своей гостиной, которая выходила на большую Площадь Согласия, которая была блестяще освещена с обелиском в центре и прожекторами на нем. Прямо напротив Площади был мост через Сену, ведущий к Пале-Бурбон, где заседали депутаты. Здание в римском стиле с освещенными высокими колоннами.